Рассказы из сборника «Семь гонцов»

«Глядите-ка, глядите, вот она, наша славная псина, видевшая бога!» — нахально возвещал он, заметив Галеоне. И, ухмыляясь, многозначительно поглядывал на присутствующих. Но остальные чаще всего делали вид, будто намеков его не понимают, с недоумением спрашивали, что именно он имеет в виду, и, снисходительно покачивая головой, говорили: «Да что за чепуха! Смешно даже. Бабские предрассудки» Промолчать или, еще того хуже, поддержать шуточки старшего мастера — значило скомпрометировать себя. И потому разговор пресекали какой-нибудь глупой шуткой. Только у кавалера Бернардиса всегда был готов один ответ: «Да при чем здесь собака отшельника? Говорю вам, это местная тварь. Она уже не первый год шатается по Тису, чуть не каждый день я вижу, как она вертится у пекарни!»

XIV

Однажды, спустившись в погреб, чтобы проделать свою обычную махинацию с хлебом для бедняков, Дефенденте снял решетку с окошка и приготовился открыть дверцу в корзине. Снаружи, со двора, до него доносились крики нищих и голоса жены и подмастерья, пытавшихся их утихомирить.

Привычным жестом Сапори потянул задвижку, дверца открылась, и хлебцы посыпались в мешок. В этот самый момент краем глаза он заметил в темном подвале что-то черное и резко обернулся. Это была собака.

Стоя на пороге, Галеоне с невозмутимым спокойствием наблюдал за происходящим. В полутьме глаза собаки горели фосфорическим светом. Сапори окаменел.

«Галеоне, Галеоне, — залепетал он фальшиво и заискивающе, — ах ты, хорошая собака… На вот, возьми!» И бросил ему хлебец. Но пес даже не взглянул на подачку. Словно с него было достаточно увиденного, он медленно повернулся и пошел к лестнице.

Пекарь, оставшись один, разразился страшными проклятиями.

XV

Собака видела бога, знала его запах. Кому ведомо, какие тайны она постигла? И люди смотрели друг на друга, словно желая найти подтверждение своим мыслям, но все помалкивали. Кто-то, уже собравшись наконец открыть рот, вдруг задумывался: «А что, если это просто моя фантазия? Что, если другим такое и в голову не приходит?» И снова делал вид, будто ничего не замечает.

Галеоне совсем уже по-свойски забегал то туда, то сюда, заглядывал в остерии и хлева. Бывало, его вовсе и не ждали, а он тут как тут, стоит себе неподвижно где-нибудь в уголке, приглядывается, принюхивается. И даже по ночам, когда все другие собаки спят, на фоне какой-нибудь белой стены можно было вдруг увидеть его силуэт, движущийся характерной для пса ленивой рысцой, слегка враскачку. Где же его дом? Где конура?

Люди не чувствовали себя укрытыми от посторонних глаз даже за запертыми на засов дверями своего дома'. Они постоянно прислушивались: вот шорох, зашелестели цветы, трава, вот мягкие и осторожные шаги по камням мостовой, далекий лай. Бу-ббу-ббу… — так лает только Галеоне. Вроде бы и не яростный лай, не резкий, но разносится он по всему городку. «Ладно, чего там! Может, я и сам просчитался», — смягчается маклер, только что жестоко ссорившийся с женой из-за двух сольдо. «Так и быть, на этот раз я тебя прощаю, но смотри, если это повторится, ты у меня вылетишь отсюда», — говорит Фриджимелика своему рабочему, вдруг раздумав его увольнять. «А вообще она очень-очень милая женщина…» — неожиданно и в полном противоречии с только что сказанным заключает синьора Биранце, вместе с учительницей перемывающая косточки жене синдика. Бу-ббу-ббу — лает бродячая собака. Вполне возможно, что лает она на другую собаку или на тень, на бабочку, на луну, но ведь не исключено, что есть у нее и иная, более обоснованная причина для лая; может, стены, дороги, поля не мешают ей видеть людскую подлость. Заслышав этот хрипловатый лай, пьянчуги, которых выставили из остерии, стараются держаться прямее.

Вот Галеоне неожиданно появляется в каморке, где бухгалтер Федеричи строчит анонимное письмо, в котором сообщает своему хозяину — владельцу кондитерской, что счетовод Росси водится с подрывными элементами. «Что это ты там пишешь, бухгалтер?» — такой вопрос чудится ему в кротких собачьих глазах. Федеричи сдержанно указывает псу на дверь: «Ну-ка, приятель, пошел отсюда, пошел!» — не осмеливаясь произнести вслух рвущиеся из души ругательства. Потом он прикладывает ухо к двери, желая удостовериться, что собака уже ушла, и на всякий случай бросает свое письмо в огонь.

Глубокой ночью кто-то совершенно случайно оказывается у деревянной лестницы, ведущей в квартирку бесстыжей красавицы Флоры. Ступеньки поскрипывают под ногами отца пятерых детей садовника Гуидо. Но вот в темноте блеснула пара глаз. «Черт побери, я же не туда попал! — восклицает Гуидо громко, чтобы его слышала собака, и кажется, будто он искренне огорчен этим недоразумением. — В такой темноте легко ошибиться… Это же вовсе не дом нотариуса!» — говорит он и стремительно скатывается вниз.