Рассказы из сборника «Семь гонцов»

Часы пробили половину первого, когда маэстро Тамбурлани — он был директором консерватории, и квартира его находилась здесь же — возвратился домой после концерта. Стоя у двери и уже повернув ключ в замочной скважине, он вдруг услышал, как кто-то у него за спиной прошептал: «Маэстро, маэстро!» Резко обернувшись, он увидел Аппашера.

Тамбурлани слыл тонким дипломатом, человеком осмотрительным, расчетливым, умеющим устраивать свои дела; благодаря этим достоинствам (или недостаткам), он достиг значительно более высокого положения в обществе, чем позволяли его скромные заслуги. В мгновение ока он оценил ситуацию.

«О, мой дорогой! — проворковал он ласково и взволнован но, протягивая руки к скрипачу, но стараясь при этом не под ходить к нему ближе чем на метр. — О, мой дорогой, мой дорогой!.. Если бы ты знал, как нам не хватает…»

«Что-что? — переспросил Аппашер. Он был глуховат, поскольку у призраков все чувства обычно притуплены. — Понимаешь, слух у меня теперь уже не тот, что прежде…»

«О, я понимаю, дорогой… Но не могу же я кричать — там Ада спит, и вообще…»

«Извини, конечно, но не мог бы ты меня на минутку впустить к себе? А то я все на ногах…»

«Нет-нет, что ты! Не дай бог еще Блитц почует».

«Что? Как ты сказал?»

«Блитц, овчарка, ты ведь знаешь моего пса, правда? Он та кого шума наделает!.. Тут и сторож, чего доброго, проснется… И потом…»

«Значит, я не могу… хоть несколько дней…»

«Побыть здесь, у меня? О, дорогой мой Аппашер, конечно, конечно!.. Для такого друга я… Ну как же! Послушай… ты уж меня извини, но как быть с собакой?»

Такой ответ смутил Аппашера. И он решил воззвать к чувствам этого человека:

«Ведь ты плакал, маэстро, плакал совсем еще недавно, там, на кладбище, произнося надгробную речь перед тем, как меня засыпали землей… Помнишь? Думаешь, я не слышал, как ты всхлипывал?

Слышал».

«О, дорогой мой, не говори… у меня тут такая боль (и он поднес руку к груди)… О боже, кажется, Блитц!..»

И действительно, из-за двери донеслось глухое, предупреждающее рычание.

«Подожди, дорогой, я только зайду успокою эту несносную тварь… Одну только минуточку, дорогой».

Он, как угорь, быстро скользнул в квартиру, захлопнул за собой дверь, хорошенько запер ее на засов. И все стихло.

Аппашер подождал несколько минут, потом шепотом позвал: «Тамбурлани, Тамбурлани». Из-за двери никто не отозвался. Тогда он легонько постучал костяшками пальцев. Ответом ему была полная тишина.

Ночь все тянулась. Аппашер решил попытать счастья у Джанны — девицы доброй души и легкого поведения, с которой он не раз проводил время. Джанна занимала две комнатушки в старом, густонаселенном доме далеко от центра. Когда он туда добрался, был уже четвертый час. К счастью, как это нередко бывает в таких муравейниках, дверь подъезда была не заперта. Аппашер с трудом вскарабкался на шестой этаж — он так устал от кружения по городу.

На площадке он и в темноте без труда отыскал нужную дверь. Тихонько постучал. Пришлось постучать еще и еще, прежде чем за дверью послышались какие-то признаки жизни. Наконец до него донесся заспанный женский голос:

«Кто там? Кого это принесло в такое время?»

«Ты одна? Открой… это я, Тони».

«В такое время? — повторила она без особого восторга, но со свойственной ей тихой покорностью. — Подожди… я сей час».

Послышалось ленивое шарканье, щелкнул выключатель, повернулся ключ. И со словами: «Чего это ты в такую пору?» — Джанна открыла дверь и хотела тут же убежать в постель — пусть сам за собой запирает, — но ее поразил странный вид Аппашера, Она ошарашенно оглядела его, и только теперь сквозь пелену сна до ее сознания дошла явь.

«Но ты… Но ты… Но ты…»

Она хотела сказать: но ты же умер, теперь я точно помню. Однако на это у нее не хватило смелости, и она попятилась, выставив перед собой руки — на случай, если он вздумает приблизиться.

«Но ты… Но ты… — И тут из ее горла вырвался крик. — Уходи!.. Ради бога, уходи!» — заклинала она его с выта ращенными от ужаса глазами. А он все пытался ей объяснить:

«Прошу тебя, Джанна… Мне бы только немного отдохнуть».

«Нет-нет, уходи! И не думай даже. Ты с ума меня сведешь. Уходи! Уходи! Ты хочешь весь дом поднять на ноги?»

Поскольку Аппашер не двигался с места, девушка, не спуская с него глаз, стала торопливо шарить руками на ко моде; под руку подвернулись ножницы.

«Я ухожу, ухожу», — сказал Аппашер растерянно, но она со смелостью отчаяния уже приставила это нелепое оружие к его груди: оба острия, не встретив на своем пути никакого сопротивления, легко вошли в грудь призрака.

«Ой, Тони, прости, я не хотела!» — закричала девушка в испуге.

«Нет-нет… Как щекотно! — истерически захихикал он. — Пожалуйста, перестань. Ой-ой, щекотно!» И стал хохотать как сумасшедший.

Снаружи, во дворе, с треском распахнулось окно и кто-то сердито заорал: «Что там происходит?

Уже без малого четы ре! Безобразие какое, черт побери!»

Но Аппашер со скоростью ветра уже несся прочь.

К кому бы еще обратиться? К настоятелю церкви Сан Калисто, что за городскими воротами? К этому милейшему до ну Раймондо, старому товарищу по гимназии, соборовавшему его на смертном одре?