Рассказы о Розе. Side A

Она была поражена. Однажды в «Красной Мельне» он ушел в туалет, она стала смотреть его книги и тетради, разбросанные на столе, и увидела среди всего прочего каталог драгоценных камней – она пролистала – один камень, рубин в форме розы был обведен фломастером – красным – она затаила дыхание, и закрыла каталог, и спрятала его обратно под учебник алгебры; я дура, сказала она сама себе, он подарил его своей маме или сестре, или Артуру; я в его жизни всего полгода; просто девушка, чудачка, гожусь ему только в старшие сестры; он никогда даже не думал обо мне, как о возлюбленной; альбом был красивый, невероятный просто; в детстве она бы пошла ради него на преступление.

– Спасибо, – она вздохнула и подумала мстительно – все сюда про тебя напишу, и фоток наклею, усы подрисую золотые. – А я твой отдала Санте.

– О, я хочу подарок.

– Тогда надо идти в зал и танцевать.

– Ну, тогда подари мне один танец.

– Учти, наступишь раз на ногу, я наступлю два…

Они пошли в зал; там было жарко и пахло елкой, и селитрой от бенгальских огней. Оркестр играл Роя Орбисона «Oh, my love»; хотя Матильда не знала, точно ли это песенка Орбисона, у нее на диске она была в его исполнении, сказочная и страстная одновременно; «хочешь, фокстрот закажу, чтобы ты совсем опозорился?» «нет, мне эта нравится» сказал он так тихо и славно, и обнял ее, так нежно, ласково, как только мамы умеют, будто все понял; уже прочитал весь дневник – она и вправду будет вести дневник принцессы; все про него – как он далеко от нее, навсегда; ее розовый принц; и они танцевали, даже не танцевали, просто стояли на месте, обнявшись, и слушали с закрытыми глазами музыку. А потом подошел Санта и подарил ему её подарок – в коробочке со старинной картой; он открыл, а там был калейдоскоп: необычный – из двух трубок – одна смотровая, а вторая, к ней крепившаяся – сам калейдоскоп – стеклянная трубка, полная золотистых бусин и разноцветных блестящих звездочек. Тео стал сразу смотреть – направив на свет и переворачивая, как песочные часы; «фантастика; знаешь, я понял, что с нами не так – мы все еще дети; мы еще не выросли из “Щелкунчика и Мышиного короля”».

Последний раз они увиделись в парке – шел снег, липкий, соленый, белый; пронзительно-белый, огромными хлопьями; будто кто-то порвал кружевное платье; от страсти или от горя; куски бумаги без текста; разлетающийся одуванчик; он сказал по телефону, что уезжает; через неделю после Нового года; «далеко?» «да, – сказал он, – как в «Царстве небесном»: сначала будут земли, где говорят по-итальянски, потом – где говорят на неведомых языках» «неважно, что далеко, – поняла она, – главное, что навсегда, да?» «да» ответил он «и ты не отступишься?» «нет». Он был в белой куртке с пушистым капюшоном, будто Кай, приемный ребенок, возлюбленный Снежной Королевы; синяки почти зажили; коснулся ее щеки теплыми, будто чашка с ромашковым чаем, губами; «ты бросаешь меня?» пошутила она; буду веселой, решила Матильда дома, перед встречей, ни слова печального упрекающего не скажу, это дико – мы же всего лишь друзья, девушка и мальчик; надела красное платье с капюшоном, полосатые чулки, красные сапожки, расшитые бисером, красное пальто; «какая ты…» ответил он на это «красная?» «ослепительная; ты похожа на розу»; они шли и болтали, снег попадал в глаза, обжигал; у нее был тамблер с горячим карамельным какао; «как твоя мама?» «как отреагировала? удивилась. Она думала, что я вообще в Бога не верю, а в церковь хожу из любезности; и из-за того, что католиком быть круче, чем кем-то еще – будто религия – это галстук или пиджак; ну, и спросила, буду ли я еще рисовать» «а ты будешь?» «буду – всё, что движется; знаешь, такой размазанной акварелью; я сказал, мама, это ты в меня не веришь» он засмеялся; а у нее будто кровотечение было внутреннее – «а что мне делать без тебя?». Черт, тут же подумала, ну зачем, зачем я это сказала, выдала себя, и сейчас меня застрелят. Он остановился и взял ее за руки – она была в красных тонких шерстяных перчатках, узких, по локоть, будто в крови; сжал пальцы.

– Матильда…

– Да, прости. Я знаю, нельзя так говорить… будто ты мне что-то должен… всё в порядке. Я просто буду ужасно скучать… по несбывшемуся, знаешь… мне уже стыдно. Я так много напридумывала про нас с тобой, что мне стыдно даже стоять рядом; будто я слежу за тобой по ночам… я не слежу… я просто…

Она вырвала руки из его пальцев и побежала, неуклюже, спотыкаясь, завязая в размокшем снеге и земле. Он догнал ее через секунды; схватил, она аж ахнула от боли.

– Матильда… – она вырывалась, но он держал ее крепко, будто она пыталась покончить с собой; потом повернул к себе, и поцеловал, так, как ей хотелось уже полгода – будто поцелуй – это по-прежнему колдовство – можно разбудить, а можно погрузить в сон, украсть, познать душу, разум; лишить всего.

– Это еще один подарок на Рождество? На прощание? – проговорила она после, задыхаясь.