Расстрельное время

— А как мне тогда понимать слова Льва Давыдовича Троцкого о том, что особые внесудебные «тройки» должны выносить не только справедливые, но и суровые приговоры всем, кто может в дальнейшем угрожать советскому строю, — нашелся наконец Зотов. — Троцкий так и сказал: «И пусть не мучают вас сомнения!». И Розалия Самойловна выступает в том же духе. И Бела Кун. Это что же, все они не правы?

— Когда еще нет законов, надо включать свою совесть и поступать по справедливости.

— Вы хотите сказать…

— Я сказал то, что хотел сказать.

— Но, простите, совесть — это химера. Совесть, справедливость — это нечто неосязаемое. И у грешников, и у праведников — у всех она разная. Как тут быть?

— Думать. Вам вручили власть, веря в то, что вы поступите по совести. А вы поступаете по чьей-то подсказке.

— Льва Давыдовича Троцкого

— Лев Давыдович — трибун. В полемическом задоре всякое может сказать. А вам надлежит соразмерять услышанное со своим разумом и совестью.

Ах, как хорошо говорит комиссар! Соловей! Но он-то уедет, а нам оставаться здесь и почти каждый день заполнять страницы амбарной книги, а потом выслушивать гневные упреки Розалии Самойловны: «Вырождаетесь, братцы! Вам бы — в попы. Те всем грехи отпускают, кто не попросит».

— Между прочим, Розалия Самойловна, она тоже…

— Что, поддерживает эти внесудебные приговоры?

— Я не о том. Она хвалила вас как убежденного большевика и даже советовала включить вас в «тройку», — попытался польстить Кольцову Зотов. — Может, примете её предложение?

Зотов не соврал: такое действительно было. Всего пару дней назад. Интересуясь, чем там, в Феодосии, занят Кольцов, Землячка вскользь посоветовала Зотову:

— Вы бы подпрягли его к какой-нибудь работе. Что, не понимаете? Чтоб он был занят и не совал свой нос не в свои дела. В конце концов включите его в «тройку». Он — дотошный, быстро по уши увязнет.

— Четвертым, что ли: — в ответ на предложение Зотова, язвительно усмехнулся Кольцов.

— Нет. Товарища Данишевского отзывают в Симферополь. Вместо него.

— Благодарю за предложение. Но я не слишком подхожу для этой должности, — сухо сказал Кольцов.

Он силился вспомнить, что ещё хотел выяснить у Зотова. С трибуналом, тут всё понятно. Надо что-то предпринимать, не откладывая в долгий ящик. Уже сегодня же необходимо сообщить Менжинскому и Фрунзе, а возможно, и самому Ленину об этом палаческом конвейере. Что если такое же происходит и в других местах? И ещё? Что-то ещё очень важное он хотел выяснить у Зотова?

Вспомнил: о Жихареве. Сказал Красильникову:

— Сходи в гостиницу.

— Он здесь. Прихватил на всякий случай.

С той недавней встречи с Жихаревым в тюрьме Кольцову не давали покоя его глумливые слова о том, что они еще встретятся, и даже выпьют по чарке доброго вина. Либо это была ни на чем не основанная бравада, эдакий фанфаронский блеф, либо… Либо Жихарев знал нечто такое, чего не мог знать Кольцов, и был уверен, что не надолго задержится в Феодосийской тюрьме. В таком случае, на чью помощь он мог рассчитывать? Только на Зотова? Потому что тюрьмой, как и концлагерем, ведал главным образом он.

Кольцов решил проверить свое предположение. Для этого надо было еще раз встретиться с Жихаревым. Если он по-прежнему в тюрьме, значит, все те его слова были блефом. А, если — нет и Зотов подтвердит исполнение приговора, значит за Жихаревым шхуна направлялась в Нижнее Джемете. Отсюда следует только одно: Зотов покрывал бандита, пытавшегося вывезти в Турцию награбленное. Он с Жихаревым заодно. И у него далекие планы. Не альтруист же он, не станет, рискуя жизнью, помогать бандиту просто так, за красивые глаза. При разговоре об этом вполне может понадобиться Андрей Лагода.

— Я хотел бы посетить еще и тюрьму, — сказал Кольцов Зотову.

— А что там? Одни мародеры. С ними приказано не церемониться. По законам военного времени… — как-то очень суетливо произнес Зотов.

— Ну, положим, уже мирное время, — возразил Кольцов.

— Для них нет мирного времени, — не согласился Зотов. — У нас они больше суток не живут.

— Одного из них я все же хотел увидеть. — Кольцов поднял глаза на Зотова: — Жихарева!

Зотов, похоже, заранее знал, о ком пойдет речь, и был готов к этому.

— Жихарева? — равнодушно переспросил Зотов. — Опоздали. Он уже расстрелян.

— Откупился? — в лоб спросил Кольцов.

Пушистый херувим Зотов вдруг побагровел, все настороженное спокойствие сплыло с его лица.

— Под трибунал хотите меня подвести, комиссар? — И, повысив голос, он угрожающе добавил: — Я буду жаловаться! За меня есть кому постоять! К Розалии Самойловне обращусь! До Льва Давыдовича дойду!

— Под трибунал вы сами себя подвели, Зотов, — спокойно сказал Кольцов. Он был уверен, что попал в десятку. Но как это доказать? У него никаких фактов, он ничего не может выставить против Зотова, лишь одни слова. Единственное, что он может сделать, это сблефовать, нагнать на Зотова страха. Если он правильно вычислил, Зотов может с испуга нечаянно раскрыться.

И Кольцов продолжил:

— Насколько я знаю, Жихарев жив и здоров.

— Он расстрелян.