Роль библиотек в информационном обеспечении исторической науки

Не менее драматична история личной библиотеки самого В.Д. Бонч-Бруевича. В 1927 г. он пожертвовал ее в Рукописное отделение Библиотеки Академии наук СССР (БАН), в которой работал в 1905–1914 гг. Спустя 25 лет (в 1952 г.) выяснилось, что она лежит неразобранной в одном из складов. «Это огромное собрание книг было оценено в 35 000 золотых рублей и вместе с большим количеством рукописей было пожертвовано. Туда входили рукописное собрание XVII в. академика Бера, приобретенное мной у его наследников в 1919 г. Я полагал положить основание большому отделу в Рукописном отделении БАН, специально посвященному вопросам истории религии и атеизма, отраженных как в печатных книгах, так и в рукописных. Так как за 25 лет мое пожертвование пролежало без всякого внимания, и соответствующий отдел не был организован, и книги не были введены в библиотечный каталог общего пользования, то я счел за лучшее теперь передать их в Музей истории религии. Если же удастся отыскать рукописи и рукописные книги, мною в свое время пожертвованные в БАН, то я нахожу необходимым поместить их в Рукописный отдел Музея для общего пользования в целях научного изучения», – писал В.Д. Бонч-Бруевич о своем решении в отчете Президиуму АН СССР за февраль – март 1952 г. [Там же. Д. 203. Л. 13–15].

Он просил дирекцию БАН сохранить его библиотеку в целом виде и считал, что с передачей ее в возглавляемый им МИР трудностей не возникнет. Курировавшая вопрос заведующая библиотекой музея М.Д. Захарова 11 апреля 1952 г. сообщила, что его письмо директору БАН не прочитано и надо ждать решения дирекции БАН. Ответ взволновал В.Д. Бонч-Бруевича: «Очень прискорбно, что мою библиотеку так маринуют. Как же это так, что Д.В. Наливкин более месяца мое письмо не читал? Разве это допустимо? Очень прошу Г.А. Чеботарева (зам. директора БАН. – А.П.)ускорить это формальное решение, ибо ведь хозяин-то книг я: так как они не выполнили условия моего пожертвования, то я вообще могу взять книги обратно. Нехорошо они поступают. Очень прошу Вас помочь мне в этом деле, и книги перевезти в Музей как можно скорей и, конечно, и все, что там найдется еще: там были рукописи. Мне ответьте поскорей – меня этот вопрос сильно беспокоит» [Там же. Д. 311. Л. 4–4 об.]. 30 апреля 1952 г. он вновь отправил запрос: «Пожалуйста, сообщите мне, как обстоит дело с перевозкой моей библиотеки из Библиотеки Академии наук? Перевезли ли ее уже или все еще продолжают ее там солить? Прошу Вас помочь как можно скорее вызволить ее оттуда и перевезти в Библиотеку Музея» [Там же. Д. 311. Л. 9 об.]. В мае 1952 г. М.Д. Захарова известила В.Д. Бонч-Бруевича об ответе Д.В. Наливкина: передать его библиотеку в МИР без решения Библиотечного совета БАН нельзя, поэтому надо ждать. Бонч-Бруевич справедливо возмущался: «Какая удивительная задержка в БАНе. Вот видите там, чтобы выдать книги, пожертвованные мною туда на определенных условиях, надо решение Библиотечного совета, а вот чтобы книги лежали 26 лет неразобранными, без пользы, для этого не требовалось решение Библиотечного совета. Что будешь делать? Приходится терпеть. Узнайте, пожалуйста, какое настроение у Библиотечного совета по поводу моих книг. Передайте им, что я книги им не оставлю. И если будут препятствовать, я войду с ходатайством здесь, в Президиум АН СССР, чтобы эти книги были мне возвращены обратно. Я глубоко возмущен, ибо, когда я передавал библиотеку в БАН, как радовались Срезневской, Ольденбург и другие, а после них все это тянется и тянется, и мне стыдно, что Академия наук могла такую вещь со мной проделать» [Там же. Д. 311. Л. 15 об. – 16].