Руководящие идеи русской жизни

Различие явившихся, таким образом, разновидностей представляется очень существенным, а между тем как бы не сознается политической наукой. Особенно мало и плохо обследован именно монархический принцип.

Причина этого заключается в том, что европейскоамериканский мир, стоящий во главе умственного развития современных народов, уже почти не имеет возможности непосредственно наблюдать действия этого начала власти. Современное умственное движение западного мира совпало с захирелым состоянием монархического начала.

Известный Ф. Ле Пле справедливо устанавливает, что изучение всякого общественного явления может быть производимо лишь на цветущих образчиках его, то есть в тех, в которых проявляются законы жизни его. Только узнав их, мы можем переходить к явлениям патологическим.

Современная политическая наука в Европе, наоборот, обречена изучать монархическое начало народов по образчикам больным и умирающим. Ошибки этого наблюдения могла бы легче всего исправить русская наука, так как она имеет перед собой возможность наблюдать эту форму власти в образчиках нормальных. Но, к сожалению, наша наука лишь в самое последнее время начала приобретать сколько-нибудь самостоятельный характер, осмеливаясь выходить из роли простой компиляции европейских наблюдений и выводов. Она еще почти ничего не успела сделать, а между тем при первых же проявлениях ее самодеятельности перед ней становится, например, такой важный вопрос, как различие между абсолютизмом европейской монархии, самовластием Востока и Самодержавием русской. Вопрос об этом различии, можно сказать, даже не затронут русской наукой, а между тем без разъяснения его монархическое начало власти остается чем-то непонятным.

При наблюдении, например, абсолютизма мы положительно не схватываем никаких существенных отличий монархии и демократии; конечно, абсолютизм есть исторический факт, и, стало быть, несомненно, что монархическое начало способно приводить к абсолютизму. Но если бы мы не знали о монархии ничего больше, кроме этого, она являлась бы настоящей загадкой. Каким образом начало, столь родственное демократии, может быть с ней во вражде, каким образом оно может даже возникнуть, как нечто особенное и держаться столетия, не имея никакого собственного содержания?

Только наблюдение других разновидностей монархического начала способно объяснить судьбы этого принципа, развившегося в абсолютистскую форму, и показать, возможно ли в ней усматривать форму типичную.

Из числа этих других разновидностей особенного внимания заслуживает Монархия Самодержавная, так как в ней мы находим монархическое начало строго выдержанным и в то же время наиболее доступным наблюдению. Для нас, русских, по крайней мере, Россия и отчасти Византия представляют наиболее благодарное поле наблюдения. На нем мы и должны особенно остановить внимание. Но прежде чем рассматривать проявления самодержавной формы монархической власти, необходимо задаться вопросом о том, каким образом власть единоличная превращается в монархическую?

XVI Переход единоличной власти в Верховную. — Диктатура и монархия. — Свойства единоличной власти

Ясно и бесспорно, что монархия составляет проявление единоличной власти. Но не менее ясно, что не всякая единоличная власть составляет монархическую. Что же превращает единоличную власть в монархию? В древности к этому вопросу не присматривались с большой точностью. Монархом считался и персидский царь, но монархами назывались и тираны. Различали правомерную и извращенную формы монархии в зависимости от того, направлялась ли власть на благо народа или самого правителя. Такое определение скользит по поверхности вопроса. Здесь дело сводится к личности правителя, и образ правления определяется всецело его способом. Сведенные на такую субъективную почву явления власти потеряли бы всякую объективную основу. Между тем и в древности было достаточно фактов, показывающих, что, помимо способа своего употребления, образ правления заключает в себе нечто особенное, ему самому по себе присущее. Пизистрат думал о благе народа, конечно, не меньше Камбиза. Но все-таки греки не мирились с «тиранией». В Персии же самый возмутительный способ правления не изглаживал в сознании нации приверженность к «монархии».

Без сомнения, сама по себе единоличная власть не составляет еще монархии.

Диктатура обладает огромными полномочиями, но все-таки это есть власть делегированная, власть народа или аристократии, лишь переданная одному лицу.

Точно так же и цезаризм, римская императорская идея, сам по себе лишь прокладывает иногда путь монархии, или же, наоборот, от монархии ведет к демократии, но сам по себе не составляет учреждения чисто монархического. Цезаризм имеет внешность монархии, но по существу представляет лишь сосредоточение в одном лице всех властей народа. Это — бессрочная или даже увековеченная диктатура, представляющая, однако, все-таки Верховную власть народа.