Running Man. Как бег помог мне победить внутренних демонов

Бессмысленность этой фразы поразила меня. Мне так хотелось быть там, чтобы на самом деле поддерживать его. Если бы это помогло моему сыну, я бы вышел из двери, пересек двор, перелез через забор, продрался через кусты и спрыгнул с обрыва. А потом будь что будет.

Но мне нужно было сохранять рассудок. Решение Бретта повлияло и на мои планы. 20 июня я покину Бекли и перееду в реабилитационный центр в Гринсборо. Если я останусь в тюрьме только для того, чтобы потешить свое самолюбие и пробежаться до дома, я никогда не прощу себя за то, что может за эти два месяца случиться с Бреттом или моей матерью. А ближе к дому у меня будет больше возможностей их контролировать.

Я рассказал о своих планах Хауэллу. Он понял. У него самого несколько месяцев назад умерла мать, и его прошение предоставить ему возможность посетить похороны было отклонено. Я видел, как он страдает от потери самого близкого человека в жизни и от того, что не может в этот момент быть рядом с родными. Я не хотел рисковать тем же.

Теперь, когда до моего отъезда оставалось менее восьми недель, у меня вдруг появилось много дел. Я сообщил своей группе, что скоро уеду. Пока все переживали эту новость, я предупредил их, чтобы они не сачковали.

Каждый день в тюрьме я отвечал на десять-пятнадцать писем и все их хранил. Многие были от незнакомых людей – бывших алкоголиков или тех, кто боролся за трезвый образ жизни. Некоторые за все время написали мне десятки писем. Теперь, когда близился конец моего пребывания за решеткой, я хотел убедиться в том, что ответил на все письма, а также сообщить людям, что меня выпускают и что со мной в дальнейшем можно будет связаться по электронной почте.

Посреди всех приготовлений я получил письмо от Кимберли, которая писала, что Университет Эмори хочет создать архив произведений моей матери: пьес, статей, интервью – всего. Я обрадовался тому, что мать получила заслуженное признание, но мне стало грустно от того, что она не сможет оценить его по достоинству. Кимберли предлагала подождать, пока я не приеду и пока мы вместе не упакуем вещи матери перед ее переездом в медицинское учреждение.

На той же неделе я получил большой конверт – ответ на мой последний запрос. Судя по оценкам Хауэлла и оптимизму отца, можно было ожидать, что мне хотя бы предоставят право выступить перед судьей и изложить наши находки. Я открыл конверт и пробежал глазами письмо. Мне не только не разрешили выступить, меня еще и отругали за то, что я обращаюсь в суд с такими запросами. Судья утверждал, что у нас недостаточно доказательств и что мы только зря потратим его время.

Пора было оставить это в прошлом и сосредоточиться на будущем. Мой старый знакомый Стив Лэки, владелец журнала Endurance Magazine в Дареме, Северная Каролина, предложил мне работу – писать статьи и организовывать различные мероприятия. Благодаря моему верному другу Чипу Питтсу мне также было где жить – он знал, что мне пока некуда податься, и предложил вернуться в его гостевую комнату.

В мае мне разрешили выйти из Бекли в город. Несколько недель меня беспокоила боль в паху, и Док подозревал, что у меня грыжа. На мой запрос посетить врача наконец-то ответили положительно. Я поехал в местную больницу в фургоне, в отгороженном от водителя металлической сеткой отсеке. По дороге я рассматривал в окно окружающий мир, который не видел четырнадцать месяцев. Я смотрел, как женщина берет с заднего сиденья автомобиля полотенце и идет в солярий, как веселятся на качелях дети. Я смотрел на собаку, высунувшую голову из окна машины, на красивую женщину в кабриолете в солнечных очках и с развевающимися на ветру волосами. Мы проезжали мимо гостиниц, продовольственных магазинов, ресторанов, заправок и людей – людей в обычных одеждах, занимавшихся обычными делами, идущих, куда им захочется.

В приемной мне разрешили посидеть без наручников. На мне была тюремная зеленая одежда, но, казалось, никто не обращал на это внимания. Жители города привыкли к тому, что рядом находится тюрьма, да и вообще Западная Вирджиния – это штат тюрем. Медсестра даже предложила мне кофе, и я охотно согласился – после того как охранник кивнул. Кофе был слабым, но фантастическим на вкус – моя первая чашка за все четырнадцать месяцев, когда я пил только растворимую бурду. Я даже подумал о том, что было бы неплохо попросить зайти в кафетерий при больнице, чтобы отведать нормальной еды, но решил, что там не принимают марки в качестве оплаты.

Врач подтвердил, что у меня грыжа. Посмотрев на календарь, он предложил назначить операцию на октябрь. Я поблагодарил его и сказал, что к этому времени буду уже дома, но ценю его заботу. Он пожелал мне удачи, и в его голосе я расслышал искреннюю доброту и участие.