Русская жизнь-цитаты 08.2015-06.2018

9 7234 Totalitarhtml,http://media-cdn.list.ly/production/190614/2744559/2744559-9-7234-totalitarhtml_600px.png?ver=2734423773,http://www.ng.ru/scenario/2018-05-29/9_7234_totalitar.html,”Сергей Медведев:’игры увядающей империи, которая вступила во вторичный, во многом имитационный период своей истории. почему мы сейчас находимся в той же точке, что и 100 лет назад, накануне русской революции, словно и не было за плечами страшного и кровавого ХХ века Почему Россия, русская телега, каждый раз, пытаясь доехать до перемен, снова и снова сползает в наезженную, раскисшую от дождей колею? Кинан пишет, как в условиях климатических и геополитических рисков, постоянных набегов с севера и юга сформировался определенный тип хозяйствования – та самая община, главной целью которой было выживание. А значит, минимизация рисков и понимание того, что один человек, как и одна семья, отдельно выжить не сможет. Жизнеспособна только целая деревня: отсюда делегирование собственности, ответственности, суверенитета отдельного хозяина на уровень деревни, крестьянского мира. Таким образом, считает Кинан, развивался этот коллективистский способ мышления и действия, при котором нет понятия частной собственности, как и института индивидуальной ответственности. Происходило делегирование собственности и ответственности, а в итоге и власти на верхний уровень. Сначала варяжскому князю, затем киевскому великому князю, позже – московскому царю, российскому императору, а там и Советскому государству. по ценностям выживания Россия – чемпион мира. Причем в этой части шкалы находятся страны все того же восточноевропейского леса: и Латвия, и Беларусь. А вот по части самовыражения лидируют страны протестантского и англо-саксонского кластера: Скандинавские страны, Великобритания, США, Канада, Австралия. У меня есть эти замеры с 2000 по 2015 год. Они свидетельствуют о том, что практически весь мир движется от выживания к самовыражению и только одна Россия демонстрирует обратное движение, от самовыражения к выживанию. Это мировоззрение осажденной крепости, это всевозможные теории заговоров – от антироссийского заговора всемирного антидопингового агентства до неувядающего жидомасонского проекта. Если в 1990-е и нулевые эти страшилки были уделом желтой прессы, главными темами газеты «Завтра», геополитических камланий Александра Дугина и Александра Проханова, то теперь идея глобального окружения России, необходимости выживать, а не жить, как другие нормальные страны, вернулась к нам из прошлого уже в качестве национальной идеи. В домосковский период под властью варягов, затем татар и наконец их прямых наследников, московских князей, осуществлялся тотальный отъем всей произведенной продукции – происходила «сдача». В один день являлись вышеперечисленные «гости», и за околицей, на месте, именуемом погостом (которое одновременно служило кладбищем), происходила «сдача» того, что произвели жители. В ответ на это приходящие рэкетиры оказывали какие-то административные услуги: осуществляли управление, отправляли правосудие, оставляли селянам часть произведенного продукта – происходила «раздача». Русская экономическая традиция издавна строится на «сдаче» и «раздаче». Этим занимались сначала разбойники-варяги, затем «стационарные бандиты», то есть князья, а затем и государство, которое было и есть – единственный реальный собственник. Все остальные экономические субъекты являются временными управляющими, кому доверены государственные ресурсы. Управленцы владеют чем-то лишь в той мере, в какой они являются близкими этому государству. В России до сих пор нет абсолютного права частной собственности. Есть так называемая власть-собственность – теория, которой занимаются наши ученые из ВШЭ Леонид Васильев и Рустем Нуреев. Об этом писал еще Маркс – как об «азиатском способе производства», Макс Вебер называл это общинным коммунизмом русских, а Толстой в известной переписке со Столыпиным утверждал, что в России невозможна частная собственность на землю. Сегодня власть-собственность вновь обрела зримые черты во время президентства Владимира Путина. Впервые это стало очевидно в деле Ходорковского в 2003 году, и с тех пор сращение власти и собственности только укреплялось. Государство, являясь доминирующим экономическим агентом, распределяющим ресурсы по огромной территории, делает это не потому, что власть такая жадная. Это ситуация сложилась из-за большого количества стратегических задач, тяжелых климатических и геополитических условий. Уж очень много крепостей надо содержать, а в них обустраивать гарнизоны, строить мосты и дороги – стратегическая инфраструктура требует постоянной поддержки. Государство выкачивает для этого львиную долю ресурсов, не оставляя почти ничего в сфере свободного рыночного обмена. Взамен государство начинает выращивать зависимых от себя промышленников. У нас основным экономическим агентом являются не купцы, как на Западе, из которых формируется третье сословие и рождается буржуазия. Наш экономический агент – это промышленник, который, как говорится, находится на доверии у государства. Или же государство начиная со времен Петра I само занимается промышленностью. Еще одна традиционная модель, возвратившаяся в наши дни, – это сословная организация русской жизни. Об этом опять же подробно пишет мой коллега по ВШЭ социолог Симон Кордонский. В условиях раздаточной экономики появляются группы людей, сосредоточенные вокруг разных ресурсных потоков – эти группы и есть сословия. Поэтому бесполезны попытки найти в России средний класс или какой-то пролетариат. Зато есть сословия и корпорации, которые иерархически организованы по отношению к центральной власти, распределяющей все ресурсы. Кордонский считает, что в масштабе страны все мы разделены в основном на четыре сословия. Сословие власти – около 7 млн человек, федеральные и муниципальные чиновники, депутаты, силовики, руководители госкорпораций. Это люди, наиболее плотно «сидящие на трубе», а также охраняющие ее. Затем есть сословие «народ» – около 85 млн человек. Это различные категории бюджетников, работников госпредприятий, людей, являющихся чистыми получателями ресурсов из госбюджета. Сюда же вошли и пенсионеры – примерно 40 млн человек. Сословие активного населения – около 20 млн человек – люди, зарабатывающие своим трудом, не получающие напрямую деньги у государства. В него входят и предприниматели, и священники, и рабочие на отхожем промысле (их 10–12 млн человек). Здесь же и люди, предлагающие свои услуги на свободном рынке, не живущие на госбюджете: свободные юристы, репетиторы, сезонные работники, проститутки. И наконец, около 17 млн маргиналов: криминал, алкоголики, бездомные, нелегальные мигранты… По большому счету сегодня в России воссоздана настоящая средневековая модель общественного устройства. В результате демодернизации к нам вернулась эта ресурсно-сословная организация жизни, идущая еще от ранних времен Московского государства. И наконец, внутренняя колонизация, о которой говорил еще Василий Ключевский и которую в наше время наиболее полно описал Александр Эткинд. Из его работ можно узнать, как Российская империя осваивала собственные земли, колонизируя иные народы, но прежде всего самих русских. Если Британия колонизировала Индию, Америку, Австралию, то у нас государство колонизировало собственную страну. Москва и Петербург выполняют роль колонизаторов по отношению к автохтонному населению России. Крепостное право было одним из инструментов такой колонизации, причем затрагивало оно не только крестьян, но распространялось практически на все сословия. Дворяне были обязаны своей жизнью, имуществом, состоянием лично царю. Это была, например, не польская шляхта, которая могла избирать короля. Русский дворянин ни за рубеж не мог выезжать без дозволения императора (взять случай Пушкина), ни по своей стране свободно путешествовать, для чего нужно было иметь дозволение полиции… Не хочу здесь драматизировать или демонизировать, но такая у нас была политическая и культурная экология, из которой возник феномен русской власти. Поэтому я должен признать, что президент Путин – это производное русской истории, очередное циклическое воспроизводство матрицы, которая сейчас, в XXI веке, приняла вид и обличье Владимира Владимировича (вполне княжеское имя). В этом объективность и закономерность возвращения традиционной ресурсной организации русской жизни, сословно-раздаточной системы власти, в условиях которой основные сословия получают бюджетные ресурсы. Спросите сейчас любого человека за пределами Москвы: чем хорош нынешний президент? Ответом будет: при нем начали платить зарплату, он стал платить пенсию. А чем были плохи 90-е? Не платили пенсию. Задерживали месяцами зарплату. А ведь бюджетники – это хребет страны, тягловое население, народ, те самые путинские 86%. Сословия свободных предпринимателей, свободных людей вообще во многих городах не существует. Они заводятся разве что в миллионниках. Вся остальная Россия – это люди, кровно завязанные на государственный бюджет и на государственную ресурсную, в том числе информационную раздачу. При таком устройстве общества очень сложно формировать политическую альтернативу, даже сам запрос на нее кажется утопией. И реальную политику власти в последние шесть лет я представляю в виде четырех условных войн. Первая война – за пространство. Здесь можно говорить о Крыме и дипломатическом наступлении в Арктике, расширении там военной инфраструктуры и вообще о ретерриториализации российской государственности Дальше идет борьба за символы. Знаки исключительности власти возвращаются в Россию в основном в тех же патриархальных проявлениях и форматах. средневековую семиотику королевских выездов наша власть с радостью возвращает в XXI веке. Третья условная война российской власти связана с феноменом, который Мишель Фуко называл биополитикой. Попросту говоря – это когда государство начинает контролировать биологическую жизнь людей. Правда, государство Нового времени присваивает себе право не брать жизнь, а давать ее, более того, принуждать к жизни. Оно говорит: вы должны быть здоровы и готовить свои тела к службе отчизне, должны заниматься правильным сексом, который ведет к рождению детей. А значит, не должны есть инородные, идеологически невыдержанные продукты, например европейские сыры и турецкие помидоры и т.д И наконец, четвертый фронт сражений российского Левиафана – это битва за память: все эти мемориальные войны, истории с памятниками и мемориальными досками, скандалы вокруг Ельцин-центра или настоящая схватка вокруг народного мемориала на Немцовом мосту. С одной стороны, появляется все больше форм народной памяти: проекты «Бессмертный полк» (еще до того, как его перехватила госпропаганда) и «Последний адрес», семьи начинают создавать собственные генеалогии. Однако власти не нужны частные истории, она требует единую и неделимую историю России, державный миф, где были бы интегрированы все: и большевики, и монархисты, и Сталин, и Гагарин, и советские спортсмены, и доблестные чекисты. Я же боюсь, что государство будет со временем убивать все формы живой памяти, заливая все бронзой и бетоном, превращая все в советские мероприятия, как это уже стало чувствоваться в работе власти с «Бессмертным полком». Подытоживая, хочу сказать, что все эти битвы – игры увядающей империи, которая вступила во вторичный, во многом имитационный период своей истории. Что же будет после того, как завершится цикл расширения государства? Для меня надежда заключается в том, что всякий раз, отступая, империя оставляет все больше и больше островков национальной, гражданской, политической и личной независимости, альтернативных форм жизни. Низовые социальные сети, волонтерские и гражданские проекты, региональную и местную идентичность и свободных людей, живущих и мыслящих независимо от государства. Одним из них был Борис Немцов. Уже исполнилось три года со дня его гибели, но с течением лет подобных ему свободных людей становится все больше. И рано или поздно они объединятся с новыми, негосударственными формами жизни и заключат социальный договор о новом, постимперском государстве, живущем в мире со своими гражданами и соседями. http://www.ng.ru/scenario/2018-05-29/9_7234_totalitar.html”,””