Великая релятивизация. Война в разбившемся зеркале - Carnegie Endowment for International Peace,"Сепарация Год назад казалось, что наступила великая ясность. Война разрушила жизни, уничтожила планы, многих лишила дома, зато дала незыблемую моральную опору и прочнейший фундамент для нового единства поверх ставших несущественными различий. Прежде возможность такого единства была размыта среди прочего различными способами сосуществования с изворотливой, подающей ложные надежды диктатурой. Отрицание войны объединило самых разных людей поверх всего разнообразия прошлого опыта и, казалось, это объединяющее важное никуда не уйдет. Полтора года спустя ясность, вероятно, осталась в индивидуальном измерении, но перестала быть основой для единства. Общая моральная платформа превратилась в разбитое зеркало, где каждый кусочек отражает одно и то же, но отдельно. Отрицание войны из меры всех вещей превратилось в позицию, отношение к которой зависит от жизненной траектории, места проживания, круга общения и даже гражданства отрицающего. От спонтанного, интуитивно верного жеста увидеть в противниках войны в России своих естественных союзников — как сделал Зеленский, собравший российских журналистов для одного из первых своих интервью, — заметная часть украинского общества перешла к отрицанию самой возможности такого союзничества, а за ними последовала и часть российского. Другие, напротив, замкнулись в себе: раз так, тогда как-нибудь без нас, сами. В обоих случаях речь идет не о всех, возможно, даже не о большинстве, но самого появления таких идей было достаточно, чтобы украино-российское антивоенное союзничество так и не родилось. Часть россиян, словно бы не доверяя себе, отправились за подтверждением своей антивоенной позиции к тем, кто мог бы ее сертифицировать, забиваясь в узкие бутылочные горла, чтобы туда вслед за ними не пролезли соотечественники. Боязнь обидеть жертв агрессии несогласием привела к тому, что многие на Западе стали отгораживаться от единомышленников из России. Одно абсолютное неприятие войны и диктатуры превратилось в несколько относительных. Если безоговорочное осуждение агрессии подвергнуто сомнению как единственно важный в новых условиях критерий, невольно подвергается сомнению сама новизна и исключительность этих условий. Нынешняя агрессия релятивизируется: «Война идет с 2014 года, где вы были раньше, мы всегда знали это про Путина, Россия всегда вела себя так и т. п.». Ну раз всегда, то нечего так переживать. Антивоенное единство поверх барьеров начало подвергаться активной эрозии с середины 2022 года и продолжило весь 2023 год и внутри российского общества. Долгие месяцы после начала войны замкнутая в себе и вынужденно замолчавшая Россия испытывала что-то вроде признательности к тем, кто пожертвовал домом, чтобы выразить общее на тот момент настроение. Такая благодарность — спасибо за то, что вы говорите и пишете, вы спасаете наше достоинство, — теперь встречается реже. Зато в критике войны и режима теми, кто еще не наговорился на эту тему, начинают чувствовать скрытый упрек и помеху устроить дела так, как требуют обстоятельства. Притихшая, ушедшая по своим делам Россия все меньше делегирует право говорить от ее имени политическим активистам или тем, кто покинул национальную территорию, в том числе для того, чтобы реализовать такой по началу очевидный мандат. Положение практически безвыходное. Свободная пресса и просто публичная интеллектуальная жизнь после начала войны не могли продолжаться в России в прежнем виде, но вне государственных границ она с течением времени перестает представлять тех, кто остается внутри страны. Дело не только в блокировках и даже не в различной повседневности. Внутри России постепенно вырабатывается новый язык, новые способы разговора на болезненные темы, новые модусы выражения несогласия при помощи других слов и других интонаций. Внутренний и внешний язык не полностью отличны, но и не полностью совпадают. Следствие в виде разговора об одном и том же на разных языках выглядит неизбежным. К концу второго года войны завершается сепарация двух русских обществ по разные стороны российской границы. Сила и значение антивоенного высказывания за это время тоже истерлись. Весной и летом 2022 года каждое слово, каждое интервью было весомым, дерзким, кто-то был наказан, кто-то нет, но теперь те же слова выглядят как повторы сказанного. Траектории выступивших против войны граждан России и президента Зеленского в этом отношении совпадают. Время, требующее для своего наполнения повторов, самим фактом повторения измельчает, стирает, девальвирует слова и поступки. И как в случае Зеленского, чем дольше длится война, тем больше у любого антивоенного спикера рисков сделать ошибку, сказать что-то не так. У агрессора таких рисков меньше, ведь любая словесная ошибка на черном фоне агрессии не так заметна, главная ошибка уже совершена, усугубить ее сложно. Сепарацию двух антивоенных Россий ускоряет поведение западных бюрократий. С понятной целью не дать сторонникам войны жить как ни в чем не бывало они работают на окончательную сепарацию, на разрыв живой связи между внутренней и внешней Россией, на выделение внешней в чужую группу настолько, что Кремлю даже не нужно думать о закрытии границ. Три потенциально важнейших единства — российско-украинское, российско-европейское и российско-эмигрантское стали жертвами релятивизации. Все еще трудно забыть, как это возможное единение давало о себе знать в самые мрачные, самые тяжелые недели, когда ставший по нынешним временам спорным оркестр Теодора Курентзиса играл в Вене послевоенного, буквально на руинах Германии написанного Рихарда Штрауса и 6-ю симфонию Чайковского. В то время как одни украинцы пикетировали вход в Концертхаус, другие были в зале и понимали, что это написано и сыграно сейчас про них и про тех, кто с ними. Тогда рефлексия на тему вины и вреда российской культуры набирала ход и принимала порой причудливые формы. Но какой смысл убирать из репертуара российские имена из прошлого, если сегодняшний казанский сериал и музыка из него одинаково популярны по обе стороны линии фронта. Весной 2022 года шок от начала войны создал искусственную чистоту атмосферы. Детали ушли на второй план, на время позволив оформиться идеальному сочувствию идеальной жертве со стороны идеальных наблюдателей, отказавшихся от фиксации взаимных недостатков. Идеальное горе, идеальная солидарность. Легко и приятно поддерживать правильный выбор, когда справедливость наглядно торжествует, зло наказывается, жертва не изменяет себе, а время и люди не портят картины. Но эта точка пройдена. Почти лабораторная чистота не продержалась долго в естественных условиях. Кажется, что мы находимся в темном времени года, the darkest hour. Теперь знаменитое у богословов «единство в главном» приходится сохранять сознательным усилием, преодолевая социальную и политическую энтропию, навязанную самим ходом времени. С другой стороны, подтвержденный в естественных условиях личный моральный выбор весит больше, а сформированная в них этическая норма для политики может стать универсальной.",Великая релятивизация. Война в разбившемся зеркале - Carnegie Endowment for International Peace,https://storage.googleapis.com/crng/91316.html?fbclid=IwAR2GevG9Ga14dlP5VfXT0vy7e-93nWXSt3kD7qVKnmX7skA6BJwzmdqsOJQ,2023-12-23 05:03:36 -0500