Русские против пришельцев. Земля горит под ногами!

Участники договора обязались не производить, не испытывать и не разверт…»

Показалось, где-то за пеленой дождя заиграла знакомая песня. «Роллинги» – «Ты не можешь всегда получать то, что хочешь».

Насвистывая в такт, я побрел под дождем. Туда, где играла музыка.

Татьяна Томах БИЛЕТ В ЦИРК

В землянке было накурено. За едкой плотной завесой сперва даже не разглядели, кто вошел. Караваев вскочил, чуть не опрокинув стол, Романецкий потянулся к «калашникову». Только Лев Данилыч, прищурившись, спокойно смотрел на огромное заснеженное чудовище, появившееся из дыма.

– Снег? – удивился он.

Чудовище фыркнуло, отряхнулось, рявкнуло:

– Что за бардак? – сбросило плащ-палатку и превратилось в прапорщика Зверева.

– Мы тут это, – смущенно сказал Караваев, мелко моргая бесцветными ресницами, – в шахматы играем…

Прапорщик хрюкнул, уставился на рядового, переспросил с веселым удивлением:

– Ты? Ты, Караваев, с бабой Зиной в подкидного дурака сначала потренируйся. Чтоб мозг не взорвать от напряжения.

– Он тренируется, – мягко вступился Лев Данилыч. – Наблюдает. Что, неужели правда снег?

Лев Данилыч нагнулся, провел ладонью по брошенной на пол плащ-палатке, покатал между пальцами мокрый снежок.

– Снег в августе в нашей области – это, мягко говоря, необычно…

– Ага. Только это уже не наша область, – буркнул Романецкий. Резко отодвинул в сторону самодельную шахматную доску – раскрашенную картонку, запаянную в полиэтилен. Фигуры, разномастные и облупленные, покачнулись и едва не упали.

– Отставить пессимизм! – рявкнул прапорщик. – Вот вам, детишки, билетики на елочку, то есть в цирк…

– Билеты! – обрадовался Караваев и потянулся к тонкой радужной карточке.

– Не обколись, – Зверев выдернул карточку у него из-под носа, – об елочку. Шахматист. Ромашкин!

– Я – Романецкий.

– Ты, Ромашкин, Снегурочкой пойдешь.

– Я… А почему…

– Сопли подбери – и к майору на инструктаж. Рысью марш! Данилыч, и ты… вы…

– Тоже рысью? – улыбнулся Лев Данилыч.

– Необязательно, – вдруг смутился прапорщик. – Того, блин… Майор просил…

– Я понял, Паша. Спасибо за хорошую новость. Я давно жду…

Лев Данилыч сбросил с плеч тулуп, ловко отвернул с лежанки край тощего матраса, выудил из-под еловых веток тонкий «дипломат», весело подмигнул изумленному Звереву и неожиданно молодой легкой походкой направился к выходу.

Прапорщик оглядел опустевшую землянку. Запнулся взглядом о глупую улыбку Караваева. Буркнул:

– А ты, Караваев, шахматы учи. Вернемся – проверю.

– Такой нюанс, – почему-то смущенно сказал майор. Прокашлялся.

На брезенте лежало четыре тела. Высокий мужчина с кривым, будто измятым под прессом лицом – подбородок сдвинут на сторону, правая скула налезает на висок, единственный глаз, мутный и заплывший, неподвижно уставился вверх. Женщина казалась почти нормальной, только приглядевшись, можно было заметить слишком длинные для человека ладони и зеленоватый, будто мерцающий оттенок кожи. Морщинистое оранжевое безносое лицо старика пряталось в копне ярко-белых густых волос. Ребенок скорчился на боку, поджав ноги и закрыв руками голову.

– Тьфу, – буркнул Зверев, – блин, паскудство какое…

Брезгливо пнул ботинком край брезента. Ребенок дрогнул и вдруг перекатился на спину, отведя в сторону трехпалую ладошку и открыв пухлощекое детское личико. Вполне человеческое, только как бы не совсем дорисованное – его черты мелко подрагивали, будто ребенок лежал на дне ручья и по воде время от времени проходила то мелкая ветреная рябь, то радужные пятна солнечного света…

– Он… оно, что – живое? – тихо спросил Лев Данилыч.

– Такой нюанс, – кашлянул майор. – Ребята поторопились чуток. – Он укоризненно покосился на прапорщика. Тот хмыкнул. – И эти еще не успели…

– Не успели завершить антропоформирование? – уточнил Лев Данилыч.

– Ну да. Вот не знаю, что теперь, – майор указал на ребенка, – с вот этим? Мы ему снотворного, двойную дозу, на всякий случай…

– Теоретически, – сказал Лев Данилыч, – после окончания действия антропоформирование должно завершиться. Но корректность под вопросом, возможны сбои.

– Сдохнет? – уточнил прапорщик. – Я говорил, надо сразу пристрелить, чтоб не мучалось. Тварь такая.

– Зверев! – одернул его майор. Прапорщик насупился и замолчал. – Лучше бы завершилось без сбоев. Тут такой нюанс, – майор вздохнул. – Билет групповой. Ребенка у нас нет. Да и был бы… Короче, вам, ребята, придется взять его… это… с собой.

– Маникюрчик не забудь, – хмуро посоветовал Зверев, наблюдая за гримером. – Реснички выщипать, брови завить…

– Вы, Павел Аркадьич, большой знаток женской косметологии, – уважительно сказал гример.

Прапорщик подозрительно вгляделся в его невозмутимое лицо, плюнул, выругался сквозь зубы и вышел из палатки.

– Зверь сегодня совсем озверел, – тихо сказал гример.

– Угу, – согласился Романецкий, ерзая в кресле и пытаясь увернуться от щипцов. – Брови не трожь!

– Чуть-чуть надо. Форму поправить.

Романецкий взвыл. Гример утешительно похлопал его по плечу.

– Прикинь, – сказал он. – А женщины на такое по доброй воле идут.