Семь грехов радуги

Он не был похож на агента-распространителя торговой фирмы с гипертрофированной улыбкой поперек лица, спещащего осчастливить вас известием, что по случаю весеннего помутнения мозгов у их менеджера вы можете сегодня приобрести то, что еще вчера вам было даром не нужно, с 70 процентной скидкой. Тем более не походил он на солидного дядечку с дипломатом и значком из серии «Хочешь… — спроси…» на отвороте плаща, приглашающего на собрание MLM-тусовки. И на бледного, но с горящим взором адепта новой русской церкви с американским спонсором и гимнами на двух языках.

Непричесанный, небритый, неопрятно одетый. Кажется, еще и нерусский. Больше всего, если честно, он был похож на бомжа. В ранней стадии запущенности. Не безнадежного.

Именно таких охотнее всего забирают в милицию. Раньше вроде бы не за что. Позже — неохота руки марать.

— Хотите открытку? — спросил он и помотал головой. — Нэээ… Календарик. Полезно всегда знать день.

— Извините, мы опаздываем, — сказала Маришка, а я попытался, не вступая в контакт, обойти странного типа стороной.

— Знать день, — раздраженно повторил он, и не думая уступать нам дорогу. — Или месяц. Февраль или… Нэээ… Ноябрь. Чтобы не путать.

— Денег нет, — отрезал я. А поскольку не люблю говорить неправду кому бы то ни было без крайней необходимости, уточнил: — Лишних.

— Денег нет? — эхом отозвался он и неожиданно обрадовался. — Нет денег — хорошо! Не надо… Вот!

Тип сбросил на землю большой серый мешок, который до того болтался у него на плече. Нагнулся и опустил лицо в раскрытую горловину, высматривая нечто.

— Пора! — шепнула Маришка и дернула меня за локоть, увлекая в сторону, подальше от странного субъекта с его подозрительным мешком. Но тип уже вынырнул из мешка и крепко ухватил меня за другой локоть, вынуждая остановиться.

— Возьмите! — сказал он. — Я нашел. Можно брать. И протягивает мне руку. Грязные, с давно не стриженными ногтями пальцы заметно дрожат. В пальцах — прямоугольная бумажная полоска, слава Богу, чистая и очень яркая. Никакого рисунка нет, просто вся полоска равномерно закрашена разными цветами, границы между ними размыты, один цвет плавно перетекает в другой. Мы называем такую закраску градиентной. Внутрь каждого одноцветного сегмента вписано какое-то слово, но мелкие буквы на подрагивающем листочке не разглядеть.

— Календарик? — удивляется Маришка. — Больше похоже на закладку.

— Закладка, так, — серьезно кивает тип. Неуклюже, одной рукой, чтобы не выпустить мой локоть, переворачивает полоску на ладони. Та трепещет и полощется на ветру, того и гляди улетит. — А так — календарик. Двое вместе. Нэээ… Двойная польза.

— За те же деньги? — с подозрением интересуюсь.

— Деньги… — говорит тип и морщится, как от лимона, чуть ли не плюется, так что мы с Маришкой понимаем, что деньги — вздор, деньги — мусор, не в них счастье.

— Возьми, — советует Маришка. — Быстрее будет.

Я покорно беру бумажную полоску веселенькой расцветки из рук субъекта. Вернее, пытаюсь взять, но тот неожиданно не отдает, держит.

— А вы придете? — спрашивает с надеждой.

— Куда еще?

— Туда, — указывает одними бровями, так что направление понять невозможно. — Там вам нравиться. Будет.

— Где там? — раздражаюсь.

— Здесь, прямо здесь… Направо потом. По лестнице. Там вход.

Из бормотаний назойливого типа, его невнятных телодвижений и выразительной мимики я понимаю, что направить нас он пытается прямиком в Малый концертный зал. То есть туда, куда мы и без него добрались бы, только на пару часов позже.

— Давай сходим, — предлагает Маришка. — Выспимся заодно.

Я наконец соглашаюсь, и ценный приз, календарик-закладка, переходит ко мне.

— Сейчас, — говорю. — Только билеты куплю. Пропускать второй концерт за день как-то не хочется. Незнакомец, осчастливленный, радостно пропускает нас в кассы, чуть ли не кланяется, когда мы проходим мимо.

— Вам нравиться… Будет, — доносится сзади. — Обязательно. Нэээ… Скоро.

Когда мы пять минут спустя, купив билеты, снова оказались на улице, его уже нигде не было. Только большой серый мешок лежал у самого входа рядом с урной, в том месте, где его бросил незнакомец.

— Сюрный типчик, — прокомментировала Маришка. — Жалко его. Не с его внешностью и знанием языка наниматься в зазывалы. Не придет же никто.

— Не скажи, — возражаю. — Может, на жалость и был расчет. Мы-то с тобой уже идем.

— Ты серьезно? — Маришка недоверчиво вскинула брови. — Ну-ка, дай посмотреть!

Ловко выхватила закладку-календарик, который я все еще сжимал в руке вперемешку с билетами, перевернула закладочной стороной вверх, поднесла к лицу.

— Убийство, воровство, прелюбодеяние… — нахмурившись, прочитала она. — Надеюсь, это не программа вечера?

За этими воспоминаниями я, честно признаться, совершенно перестал слушать писателя.

Вот так со мной всегда! Недаром Маришка говорит, что мы — идеальная пара. Одну хлебом не корми, и маслом тоже не корми, и даже медом не корми, дай только потрепаться ни о чем хотя бы полчасика, другой как уйдет в себя — так с концами, даже записки не оставит, когда ждать обратно.

Хорошо, что писатель, кажется, не заметил моей отлучки.