Шато д'Иф и другие повести

Никто не появился. Эрн стал пробираться вперед между стволами саговников и в конце концов, выглядывая между длинными черными листьями, увидел деревню двуногих: чудо изобретательности и сложности! Рядом стояли большие высокие корзины, полные всевозможной снеди, чуть подальше – вереница навесов, крытых связками сушеных листьев, где хранились шесты, бухты веревок, горшки с пигментами и жиром. Желтые чешуйчатые птицы сидели на коньках навесов, непрерывно галдели и кудахтали. Корзины и навесы окружали открытое пространство, в центре которого находился большой помост. На помосте совершалась какая-то торжественная, очевидно важная церемония. Там стояли четверо самцов, облаченных в широкие ленты, сплетенные из листьев, и четыре самки в темно-красных шалях и высоких шляпах, украшенных чешуйками желтых птиц. Рядом с помостом тесно сгрудилась жалкая серая кучка одногребневых детей моря – отдельных особей позволяли различить только случайный отблеск глаз или встрепенувшийся остроконечный хохолок гребня.

Одного за другим детей моря поднимали на помост к четверым самцам; те внимательно осматривали их. Большинство детей мужского пола отпускали и выталкивали обратно в толпу. Отвергнутых – примерно одного из десяти – убивали ударом каменного молота, а их трупы усаживали на земле в вертикальном положении, лицом к штормовой стене. Детей моря женского пола подводили к другой стороне помоста, где их ждали четыре самки. Каждую из дрожащих кандидаток осматривали по очереди. Примерно половину отпускали с помоста, после чего двуногая самка отводила их в небольшой сарай. Примерно одной из пяти помечали голову белой краской и отправляли в находившийся неподалеку загон, где заперли также двухгребневых детей моря. Остальных убивали ударами молота. Их трупы усаживали лицом к стене мрака…

Над головой Эрна раздался безмозглый резкий крик желтой птицы. Эрн бросился обратно в заросли. Птица порхала над ним, треща чешуей. Двуногие побежали за Эрном, окружив его с двух сторон, стали гоняться за ним взад и вперед и, наконец, поймали. Его притащили в деревню и торжествующе водрузили на помост под аккомпанемент удивленных и возбужденных восклицаний присутствующих. Четыре жреца или инспектора – в чем бы ни заключались их обязанности – обступили Эрна, чтобы провести обследование. Снова послышались удивленные возгласы. Жрецы отступили в замешательстве и, вполголоса обсудив ситуацию, подали знак жрицам женского пола. Принесли молот, но его никто не стал поднимать. Самец из толпы вскочил на помост и стал спорить с жрецами. Все они снова внимательно изучили голову Эрна, тихо обмениваясь замечаниями. Один из жрецов принес нож, а другой крепко сжал голову Эрна. Нож провели вдоль всего его черепа, сначала слева от центрального выроста, а затем справа, проделав таким образом пару почти параллельных разрезов. По лицу Эрна текли струйки оранжевой крови, он напрягся и замер от боли. Самка принесла на помост горсть какого-то вонючего состава и стала втирать его в раны на голове Эрна. После этого все отошли от него, бормоча и высказывая различные предположения. Эрн ошеломленно смотрел на них, почти обезумев от страха и боли.

Его отвели к сарайчику, втолкнули внутрь. Входное отверстие закрыли перекладинами, а перекладины перевязали ремнями.

Эрн наблюдал за продолжением церемонии, глядя в просвет между перекладинами. Трупы детей моря расчленили, сварили и съели. Помеченных белой краской самок заставили присоединиться к группе двухгребневых детей моря, с которыми Эрн отождествлял себя раньше. Его мучили вопросы: почему его не включили в ту же группу? Почему его сначала хотели убить молотом, а потом порезали ножом? Он совершенно не понимал происходящее.

Помеченных самок и двухгребневых детей моря повели куда-то через кусты. Других самок без дальнейших церемоний приняли в число жителей деревни. Оставшимся в живых детям-самцам уделяли больше внимания: им надлежало учиться. Каждый самец взял под опеку одного из детей мужского пола и заставлял подопечного строго соблюдать дисциплину. Детей-самцов учили хорошо себя вести, вязать узлы, обращаться с оружием, правильно говорить, танцевать, издавать различные восклицания.

На Эрна почти не обращали внимания. Его иногда кормили – от случая к случаю, когда кому-то это приходило в голову. Он не знал, как долго его держали взаперти; неизменно серое небо не позволяло следить за течением времени – по сути дела, само представление о времени как о последовательности дискретных промежутков было чуждо мышлению Эрна. Он не поддавался апатии только благодаря внимательному наблюдению за подготовкой одногребневых самцов под ближайшими навесами, где их учили языку и правилам поведения. Эрн усваивал язык гораздо быстрее «отборных» детей моря, потому что он и его двухгребневые сородичи давно – уже так давно, в блаженной, безвозвратной юности! – пользовались зачатками речи двуногих.