Симулятор убийств

Один мальчик, лет восьми-девяти, неподвижно лежал на голом полу; единственным свидетельством того, что он жив, было движение его грудной клетки вверх-вниз. Девочка не старше четырех лет сидела за столом в визоре Терры+. Еще один мальчик, лет пятнадцати, при их приближении начал биться о стекло. Кэсси не слышала его криков – перегородки были звуконепроницаемые, – но могла прочитать по губам ругательства, которыми он их осыпал. В конце концов мальчик сдался и соскользнул на пол.

– Таких спален я еще не видела, – сказала Кэсси. – Больше похоже на клетки.

– Вовсе нет. Площадь каждой – двенадцать квадратных метров, как у средней детской. Все снабжены современными системами очистки воздуха, уничтожающими почти сто процентов бактерий. У каждого воспитанника имеется контролируемый доступ к Терре+, включая набор рекомендованных образовательных программ и широкий спектр развлекательных, поступающих от наших спонсоров. Два часа в день воспитанники проводят на свежем воздухе – если позволяет погода. Они получают три полноценных приема пищи и перекусы с высоким содержанием белка. Раз в неделю им предоставляется в Терре+ двухчасовая сессия с алгоритмом детского психолога. А это стекло – пуленепробиваемое.

– Дайте угадать – в соответствии с требованиями правительства.

Проктер кивнула.

– Государство не жалеет средств на защиту детей от любых угроз, видимых и нет.

– Их униформа точно выглядит недешевой, – заметила Кэсси.

– Униформа на них военного производства, специально разработанная для защиты от микробов. Может, она не очень модная, зато препятствует заражению. А в конце каждого дня мы проверяем детей в ультрафиолетовом свете с головы до пят, чтобы убедиться в отсутствии посторонних веществ. То же самое касается воспитанников, возвращающихся из увольнения.

– Увольнения? Вы выпускаете их из здания?

– Мы предоставляем своим воспитанникам короткие увольнения в случае, если, скажем, родственники хотят забрать их к себе на выходные. Зачастую эти родственники не имеют возможности полностью взять на себя заботу о ребенке, но готовы пригласить его в гости. Мы берем плату за такие поездки, чтобы компенсировать потери от его отсутствия.

– А что, если ребенок не вернется?

– Если воспитанник не возвращается или возвращается в неудовлетворительном состоянии, влияющем на его трудоспособность, пригласивший его теряет свой депозит и должен покрыть упущенную выгоду.

– Иными словами – если сломаешь, будешь покупать.

– Можно сказать и так.

– Какого возраста дети у вас под опекой?

– От двух до семнадцати лет.

– Как? И такие маленькие?

– Плохие вещи происходят не только с теми, кто к ним готов.

– А что бывает, когда ребенку исполняется восемнадцать лет?

– После этого дети становятся совершеннолетними. Они больше не находятся под защитой государства, и спонсорские пожертвования на них не распространяются. Поэтому они… ну, идут своей дорогой.

– Но если им некуда идти? Кто-нибудь следит за тем, как они живут дальше?

– У нас есть услуга мониторинга безопасности для выпускников. Стоимостью четыре тысячи девятьсот девяносто девять долларов в год. Если они от нее отказываются, мы больше ничем не можем им помочь.

– Но откуда этим детям брать по пять тысяч в год на мониторинг безопасности?

– Мы предоставляем кредиты на выгодных условиях, – сказала Проктер. – Вы пришли.

В дальнем конце коридора Кэсси увидела металлический стул, стоявший перед одной из спален. На стенах каждой спальни висели большие телевизоры, включенные на разные каналы. Дети – те, кто не был подключен к Терре+, – в ступоре таращились на них ввалившимися глазами в красных прожилках.

Проктер показала Кэсси на стул перед спальней Эли Миллер. Кэсси села и посмотрела на обитательницу комнаты. Девочка была угловатой и очень худой. Несмотря на свои пятнадцать, выглядела она гораздо младше. Белый костюм болтался на ней, и Кэсси бросились в глаза тонкие запястья, выглядывавшие из рукавов. Волосы девочки, похоже, недавно подстригли, и теперь они хаотично отрастали над ушами. Голову она держала низко опущенной, взгляд был злобным, почти жестоким, и Кэсси подумала, что хоть девочка и истощена, она явно умна и наблюдательна.

Проктер вытащила из кармана пульт и нажала на кнопку.

– Чтобы звук проходил, – объяснила она Кэсси. Потом, повернувшись к Эли, спросила: – Как вы сегодня, мисс Миллер?

Та ничего не ответила.

– Когда она сюда попала, то постоянно болтала о разных теориях заговора. Нам удалось положить этому конец. Теперь она не такая разговорчивая.

– Может, это потому, что никто ее не слушает? – съязвила Кэсси.

– Скрипучие колеса смазывают, – заметила Проктер. – Наслаждайтесь беседой, миссис Уэст. Мисс Миллер, будьте паинькой.

С этими словами Проктер развернулась и пошла к выходу. Железные двери раздвинулись, потом бесшумно съехались у нее за спиной, оставив Кэсси наедине с Эли.

– Суровая дамочка, – сказала Кэсси. – Ты как тут?

Эли молча окинула ее взглядом. Потом едва заметно улыбнулась и произнесла:

– Привет, Клариса!

– Извини?

– Не обращайте внимания. Это из старого фильма[13].