Синева осенних вечеров

За морями синими далеко
Я тоску, как недуги, гоню.
Говорок картавый Лангедока
Чуть течет по главной авеню.
Барышни разряжены, как чомги —
С хохолками-шляпочками все.
И дежурят падшие девчонки
На своей отчаянной стезе.
Век сочится кровью и слезами,
Бутафорским пыжится жабо,
Будто нарисованный Сезанном
На холсте бульвара Мирабо.
Юмор улиц глух и нераскован,
Хоть ложись в тоске и погибай…
Где ты, Тартарен из Тараскона,
Старого Прованса краснобай?
У бистро, в автомобильном хрипе,
Морща неумытое чело,
Сумрачно похаживают хиппи
В меховых тулупах наголо.
Блеск реклам: печение и вакса,
Спален идиллический уют.
Песенки соленые Прованса
Менестрели местные поют.
Мы в толпе толкаемся: «Простите!»,
У платанов бродим налегке.
Целит взглядом искоса блюститель
В мой гвардейский знак на пиджаке.
Он суров, как на распутье витязь.
Посреди гостей и горожан.
Вы, месье ажан, не суетитесь,
Не волнуйтесь, господин ажан.
Я покоя улиц не нарушу,
В «Негр кост» не вывешу свой стяг.
Разве что себе потешу душу.
Пожимая руки работяг.
Вон стоят — я узнаю осанку,
Пальцы не из кожи — из коры,
Вон уже сражаются в петанку,
Бьют шарами грузными в шары.
Вижу их — усталых и чумазых,
Говорю им не по словарю:
— Здравствуйте, товарищи по классу!
— Вив ла пэ![1] — еще я говорю.
— В гости к нам, — советую, — пожалте. —
Палец поднимаю: — Мирово! —
…И хрустит рабочее пожатье
На пустом бульваре Мирабо.

Экс-ан-Прованс, 1971

В МАРСЕЛЕ

От внимания косея,
В гаме давки и возни,
Я шатаюсь по Марселю
В окруженьи матросни.
Корабли неторопливы,
Как бухгалтерский отчет.
Запах рыбы и оливы
Переулками течет.
Ныне мир чужой — обуза,
И вино чужое — яд,
Лишь одно спасает: в ряд
Сухогрузы из Союза,
В лоск надраены, горят.
И тоску мою рассеяв,
Флаг алеет, ярче губ.
И несется по Марселю
Дым Отечества из труб…

1971

Я ЛЕЖУ У ФОРШТЕВНЯ, НА БАКЕ

Я лежу у форштевня, на баке,
И читаю глубин полумрак,
Где вгрызаются грузные раки
В погребенье железных коряг.
Слышу каперов хриплые крики,
Свист мистраля, что бьет в такелаж.
И летят каравеллы и бриги
На безжалостный свой абордаж.
И корма исчезает под пеной.
Как дракон, оседает на дно.
Это славно, что смертью отменной
Нам из жизни убраться дано.
Не в пуху подлокотных подушек,
В бормотанье попов и тоски, —
Умираем, походные души,
Как и прожили век — по-мужски:
Чтобы сердце сжигали пожары,
В жилах сущего пенилась вновь
Неуемная кровь Че Геварры,
Раскаленная Дундича кровь,
Чтоб волна закипала у лага,
И заря у продымленных рей
Пламенела разливами флага
Над соленою синью морей!

Марсель, 1971

ОГОНЬ ВОСПИТЫВАЛ ЖЕЛЕЗО