Соб@чий глюк

И вот среди всей этой суматохи раздался телефонный звонок, точнее, шипение змеи – это означало, что звонит моя старшая сестра, Ксения. А у нее на мой звонок установлен собачий лай. Ксения старше меня на четыре года, два месяца и четыре дня. Если я вобрал черты обоих родителей, то сестра – увеличенная копия нашей мамы, поэтому общаться они не могут – это опасно. Я могу общаться с Ксюхой, но недолго, впрочем, как и с мамой. Ксения посвятила жизнь науке и очень рано стала доктором наук, академиком и в итоге возглавила Институт вирусологии и стала ведущим специалистом по разного рода заразе. Ирония судьбы в том, что мы оба специалисты по вирусам, но на этом наша схожесть заканчивается.

– Приветствую тебя, дорогая сестрица, – сразу сказал я в телефон, не дожидаясь признаков жизни на другом конце.

– Кончай трепаться, придурок, – услышал я ответ, который кому-то мог показаться грубым.

– Чего звонишь, девственница?

– Срочно ко мне в институт, – действительно грубо сказала сестра.

– Да, сейчас. Только шнурки на ботинках поглажу, а то неудобно как-то ехать к академику с ненаглаженными шнурками, – не сдавался я, ощущая физическое удовольствие от приближения момента, когда сестра взорвется и начнет орать. Такая вот месть за мое бесправное детство.

В телефоне образовалась физическая тишина, какая обычно сопровождает шаровую молнию. Я, затаив дыхание, ждал, когда же она разрядится мне прямо в ухо. Но тишина затянулась, и вдруг сестра произнесла голосом человека, который прямо в этот момент поднимает штангу весом в сто пятьдесят килограммов:

– Артем Георгиевич, срочно приезжайте ко мне. Дело государственной важности.

Такого я не слышал никогда! Сестра первый раз в жизни назвала меня по имени-отчеству и почему-то на вы. Это моя-то сестра, которая с самого детства не называла меня иначе, как придурок, урод, козел, кобель, недоумок, мудозвон и кабыздох. Я отвечал ей приблизительно в том же ключе: целка престарелая (начиная с восемнадцати лет), уродина (да, плагиат), просто сука, мужик без яиц и еще много всего. А тут Артем Георгиевич, да еще на вы. Да еще дело государственной важности. С одной стороны, какое у нее может быть дело государственной важности? Но с другой стороны, время такое, что может быть все что угодно.

– У тебя что, в институте все компьютеры сели? – примирительно спросил я. – Это будет непросто починить, у меня весь офис перетрахался и обоссался.

– Нет, – коротко ответила сестра-мать, – приезжай срочно.

– Хорошо, – по-отцовски кротко ответил я. А про себя подумал: «Ну где же Ларка, хорошо бы отдрючить ее до отъезда к сестре, а то на душе как-то совсем неспокойно».

Раздался звонок в домофон.

– Входи.

В вестибюле сестринского института меня поджидал охранник, чтобы незамедлительно проводить в кабинет директора, то есть все той же моей сестры. Охранник меня насторожил, это был не типичный трутень бюджетной организации с подпитым лицом, одетый в мешковатую форму невзрачного цвета, – он был подтянут, чисто выбрит, на щеках и на всей голове ни жиринки, из волос на голове – только брови, взгляд сосредоточенный. Такой взгляд часто встречаешь на татами перед спаррингом.

– Артем Георгиевич, прошу, следуйте за мной, – и пошел вперед, ни разу не обернувшись. Он прошел мимо секретарши сестры, только кивнул ей, та нажала на селектор и сообщила, что я прибыл. Почти не замедляя шага, охранник подошел к двери, открыл ее и пропустил меня вперед.

Я вошел в кабинет. Здесь я еще не был, но ничего в увиденном меня не удивило – это все же моя сестра. Никого ведь не удивляет панцирь у черепахи, удивит отсутствие панциря. Так и сестринский кабинет: казарма и есть казарма. За большим письменным столом с аккуратными стопками бумаг и большим монитором сидела Ксения.

– Ксения Георгиевна, я буду в приемной, – сказал охранник и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Мы с сестрой остались вдвоем.

– Проходи, садись, – по-деловому сказала она вместо приветствия.

– Ну, во-первых, здравствуй, сестрица, – я улыбнулся.

– Иди в жопу со своими приветствиями! Уже здоровались, – грубо оборвала меня сестра.

– Я пришел с миром, хоть и временным, а ты нарываешься на грубость. Я сейчас развернусь и уеду. И тогда, если тебе нужно, сама будешь за мной гоняться.

– Никуда ты отсюда уже не уедешь. Видел мужика в моей приемной?

– Меня мужиком пугаешь? Так мы можем вместе с ним уйти. Я ему помогу, а он мне еще и выход покажет.

– Он тебя, дурака, застрелит на хрен, если рыпнешься! Понял? И хватит. Давай перейдем к делу.

– Переходи, – ответил я, садясь за посетительский стол перед столом директрисы. Уверен, она проводит экзекуции своих подчиненных именно на этом месте – такой своего рода местный эшафот, лобное место в институте моей сестры – царевны самодурши.

– Ты не мог не заметить, что в мире происходит что-то несуразное и совершенно неестественное.

– Нет, не заметил ничего неестественного, – ответил я.

– Как не заметил? – вспылила сестра. – То, что люди публично делают вещи, которые считаются неприличными, это, по-твоему, естественно?