Собачий бог

— Пойду подниму старика. А ты, будь добр, приготовь ружье и припасы. Может, с первого раза не попадешь, может, несколько раз стрелять придется…

* * *

Стрелять, однако, не пришлось ни разу.

Они все сделали правильно. Иосафат, поворчав для порядка, оделся потеплее, взял фонарь и пошел на конюшню. Принес длинную палку с петлей на конце. Потом подошли к сараю, где содержали собак; теперь там оставался один Полкан. Вошли.

Полкан спал в углу, свернувшись калачиком. Проснулся, взвизгнул от радости и кинулся к Пете. Короткая цепь натянулась, Полкан встал на задние лапы, забил передними в воздухе.

— Ну-ну, успокойся, — сказал Петя.

Иосафат, уже узнавший подробности, поджал губы:

— Может, он еще и не заразный. Может, дохтур-то ошибся. Вишь, как у него, у дохтура этого, руки-то тряслись. Должно, зашибает сильно. А таким дохтурам верить нельзя. Вот в прошлом годе один тоже приезжал в Вёдрово, так он…

— Полкан, лежать! — приказал Петр.

Пес послушно лег.

Петр вытянул руку и сделал ею круг в воздухе. Полкан и этот фокус знал: перевернулся через спину. Петр вздохнул:

— Ладно. Надо дело делать. Я отстегну цепь, а ты уж, сделай милость, изловчись — петлю на шею накинь. Да фонарь поставь пока — мешать будет.

— А может, Полкан сам пойдет?

Петр молча наклонился к Полкану, отстегнул карабин, опасливо пряча руки.

— Надевай! — сказал он Иосафату.

Но старик замешкался. Протянул палку, Полкан оскалился и внезапно прыгнул к выходу, проскочив между Петром и Иосафатом. Фонарь упал, горящее масло вылилось на солому, растеклось. Солома вспыхнула. Огонь мгновенно охватил дверной косяк. Петр, не растерявшись, вытолкнул Иосафата в открытую дверь, прыгнул следом.

Иосафат упал в грязь и принялся кричать дрожащим голосом:

— Пожар! Пожар!

Все произошло так быстро и неожиданно, что Петр на какое-то время забыл о Полкане.

Из господского дома стали выскакивать дворовые — сначала девки и бабы, потом и несколько мужиков — кучер, конюх, работники, слуги. Привезенный из Москвы повар-француз, живший в отдельной комнате, распахнул окно и закричал:

— O mon Dieu! Je suis etonne! Au lieu de…

Окончание фразы потонуло в рёве огня, охватившего весь сарайчик. Выбежал Григорий Тимофеевич в ночном колпаке, и приказал мужикам окапывать землю вокруг пожара, а бабам — таскать воду вёдрами. Вёдра помогали плохо, а окапывать не давал палящий жар. К счастью, псарня стояла особняком, и огонь в безветрие не мог перекинуться на другие строения; задымилась, было, стена конюшни, но её быстро залили водой. Лошадей, однако, стали выводить на воздух.

— Где Полкан? — спросил Григорий Тимофеевич метавшегося между бабами и мужиками Петю.

— Сбежал! — на ходу ответил Петя, кидаясь к пожарищу с багром наперевес.

— Куда?

— Об том не ведаю, дядя!..

* * *

На фоне зарева издалека четко виднелись темные мечущиеся фигуры людей.

Белая, лежавшая на крыше деревянной беседки в саду, глядела на них ласковыми, слегка сонными глазами.

Потом медленно и длинно зевнула, прыгнула с крыши — и растворилась во тьме.

* * *

Полкан выскочил на поляну. Присел, тяжело дыша и вывалив сухой шершавый язык.

На небе ровно сияла луна, но с запада наносило тучи, и звезды гасли одна за другой. Пока же луна освещала небольшую поляну, на одном краю которой, прислонившись к стволу вяза, стояло странное мохнатое существо, а на другом краю сидела огромная белая собака с горящими глазами. Полкан оказался как раз между ними.

Почувствовав неладное, Полкан забеспокоился, беспрерывно оглядываясь то на существо, то на белую собаку. От существа пахло странно — неземным, неведомым, и скорее страшным, чем добрым. Зато от Белой так и лилась сила, запах безмерной власти, аромат победительницы.

Существо подняло лапу, словно подзывая Полкана. Белая спокойно сидела, только глаза её открылись шире; они притягивали Полкана, как магнитом.

Полкан внезапно захрипел горлом, упал на брюхо и пополз, приподняв зад и постукивая хвостом, к Белой. Белая улыбнулась. Теперь она смотрела поверх ползущего пса, прямо в глаза неведомого мохнатого существа.

Существо отлепилось от ствола и сделало шаг, словно решило догнать Полкана. Но тучи внезапно закрыли луну.

В небе раздался пронзительный звук охотничьего рога, и налетевший ветер зашумел в кронах; с шелестом и стуком посыпались на землю листья и ветки, и тяжко застонал старый вяз.

Существо открыло рот, похожий на пасть, и почти простонало:

— Упуат…

— Упуат, Упуат… — повторила Белая, прикрыв глаза. — Ах, как давно я не слыхала своего второго имени!

— Ты — порождение Сехмет, пожирающей людей.

— Ошибся. Тебе изменяет память от старости. А свое имя ты помнишь? Дитя шакала, вечно рыскающего по кладбищам? Саб!

— Сарама, — произнесло существо.

— Да, и Сарама! Ты вспомнил, наконец! — торжествующе ответила Белая; ответила не голосом — мыслью. — Вспомнил, кто я? Вспомни еще, что я не только повелительница волков и мать зимы. Я — мать всего человечества, потому, что я зачала тысячи лет назад великий город, который стал началом нынешних времен. Я — основатель городов, Ликополя и Рима.

— Нет, ты мать чумы и холеры.

— Я — воплощение огня!