Собственник

К тому же, мысли о пицце вызвали жесточайшие позывы к еде. Вдруг вспомнилось, что, кроме кефира и печенья у Гольданцева, я ничего сегодня не кушал. В холодильнике, разумеется, толковой пищи не было, а хотелось чего-то солидного, плотного и сразу. Так что пришлось одеваться и идти в кафе.

«Ничего, – думал я, шагая по улице, – сейчас поем, куплю что-нибудь на вечер, а там и за роман засяду. Или за тетрадку, чтобы уж разом со всем покончить? А, ладно, дома решу, за что мне лучше засесть. Сейчас – еда, еда, и ещё раз еда! А эликсир? Да, Бог с ним! Рано или поздно он проверится сам собой».

Воодушевившись и предвкушая приятный остаток дня, я нырнул в теплые, ароматные недра кафе «Бибигон», где частенько «зависал» то с Екатериной, то с кем-нибудь из приятелей-предателей. На это они время находили…

– Сашка! Широков!! – окатило меня возле кассы щедрым на модуляции баритоном.

Я обернулся.

Раскинув руки, на меня надвигался громила в военно-полевом камуфляже, и заломленной на затылок кепке.

– Что смотришь? Не узнаешь друга Гену?

– Сипухин? Ты? – выдохнул я.

– А то…

Генка Сипухин – бывший одноклассник и вечный спортсмен – очень мало походил на ушастого паренька с выпускной школьной фотографии. Не будь на нем формы с прапорщицкими погонами, я бы, пожалуй, принял его за спившегося грузчика. Но самыми ужасными были три металлических зуба, украшающие самый центр Генкиной улыбки.

– Старый, а ты совсем не изменился! – рявкнул Сипухин и двинул меня кулаком в плечо.

– Рад слышать, – криво улыбнулся я и виновато скосил глаза в сторону кассирши, ожидающей заказ.

Генка тут же навалился на стойку.

– Девушка, – заговорил он тоном армейского бабника, – перед вами лучшие люди города – знаменитый писатель и, не менее знаменитый, прапорщик. Вы уж накормите нас по полной.

– Заказывайте, накормим, – холодно произнесла девушка.

Генка звонко цыкнул языком и уставился в меню. Воспользовавшись этим, я попытался сделать обычный заказ, но он властно меня отодвинул, прокашлялся и стал диктовать кассирше названия блюд, на которые упал его благосклонный взор. Девушка застучала по кнопкам кассы, изредка вскидывая полные легкого ужаса глаза на металлические зубы, а потом равнодушно произнесла общую сумму.

– Ты с ума сошел! – зашипел я. – У меня даже на половину этого с собой нет!

Генка невозмутимо помотал головой, как гуляющий во всю дурь купец, и растопырил у меня перед носом пятерню, якобы успокаивая. Хотя, кого такая пятерня могла успокоить, я не знаю.

– Санек, не рви душу. Я заказываю, я и плачу.

Он выудил из-за пазухи приличную стопку пятисоток и отсчитал, сколько было нужно. Девушка аккуратно выложила сдачу, затем протянула пластиковую табличку с цифрой «4».

– Вам все сейчас принесут.

Генка проигнорировал сдачу, цапнул табличку и по-хозяйски загреб меня в камуфляжные объятья.

– Пошли туда, в уголок. Хороший столик, я там только что ел.

– Ты только что ел? – изумился я. – И опять назаказывал, как на роту?!

В ответ Генка только весело прихрюкнул.

Мы сели за столик, с которого только что стерли остатки Сипухинской трапезы, и выставили на угол табличку.

– Хорошо в армии платят, да? – спросил я, кивая на полевую куртку, в недрах которой исчезли оставшиеся пятисотки.

Генка расцвел металлической улыбкой.

– Раз в месяц хорошо. В остальные дни хуже. Но сегодня, как раз, тот день и есть, когда хорошо.

– То-то ты шикуешь.

– А то!

– Давай, хоть часть тебе отдам, а то неудобно как-то…

– Обижаешь, Санек.

Генка откинулся на стуле и осмотрел меня с явным удовольствием.

– Хорош. Прикинь, только недавно видел у одного нашего твою книжку, ещё хвалился, что сидел от тебя через парту, а сам думал: все, теперь к Сашке, небось, на дохлой козе не подъедешь, как пить дать зазнался. А ты – вот он, ничего так, нос не дерешь, дружками не брезгуешь.

Я опустил глаза.

– Да чего уж тут нос драть? Все мы люди, все человеки.

– Во! Правильно! А школьная дружба, она, брат, с годами только крепче!

Я посмотрел в Сипухинское пропитое лицо и вспомнил, как однажды, классе в седьмом, пригласил Генку в гости. Он пришел, увидел дядин антиквариат, и потом, до самого выпускного, презирал меня за мещанство и «буржуйство».

– Да, школьная дружба не стареет, – вздохнул я. – Ты лучше скажи, с чего, вдруг, тебя в армию занесло? Неплохой, вроде, спортсмен был…