Союз нерушимый

Пожелали — я с Михаилом Петровичем, Юрка с Лючией, и Валька. Влад намекнул, что у него вроде как свидание, «и кажется, серьезно», и у Рябого нашлось какое-то дело, а Финн с Мазуром, я подозреваю, все на Москву ни могли никак насмотреться, на все ее культурные места (хотя возможно, тоже не в одиночку). Автобус по большой Калужской, поворот на ЗИЛ проехали, вышли на развилке на Воробьевское шоссе, и дальше пешком. Вдоль берега Москвы-реки, полоска нетронутой природы, зелень, трава, кусты — но и дорожки хорошо протоптаны, поскольку известное место воскресного отдыха москвичей. Ленинские горы — и не горы вовсе, а просто местность на высоком берегу (над ее уровнем, метров восемьдесят). Река тут извивается огромной петлей, вид замечательный, вся Москва у ног!

— Воробьевское в улицу Косыгина еще не переименовали — говорит Валентин, взявший на себя обязанности экскурсовода — и проспект Вернадского не проложили пока. Был бы хороший бинокль, увидели башни Кремля, вон там, на северо-востоке, до них километров десять.

Ой, ну что он говорит? Лючия ведь пока не знает Тайну! А она далеко не дурочка. При первом случае обязательно Вальке внушение сделаю!

— Там Сталин сидит? — спрашивает Лючия, всматриваясь в ту сторону — и правит всей Россией?

— Советским Союзом — поправляет Юрка — куда кроме России еще четырнадцать республик входят. Или больше уже?

А в самом деле, сколько? Читала в «Правде», что с Монголией и Словакией переговоры ведутся, хотя принципиально вроде решили уже? Зато Карелию в автономные перевели, и Украину вот разделили — хотя восток, это уже АССР. И вроде бы, какая-то разница будет между «старыми» республиками и новопринятыми — например, пограничный контроль сохранится? Особенно на границе с Галичиной, куда Кук скорее всего и сбежал.

Самой теперь вспомнить страшно, как на меня двое бандеровцев там… А тогда действовала, как на автопилоте, тренировками вбитом. И русбой бросать не намерена категорически — вдруг еще раз жизнь спасет? Когда я Михаилу Петровичу о своих киевских приключениях рассказывала (и то не о всех), то отчего-то неприятно мне было думать, а вдруг он расшумится, скажет, «больше ни ногой», к Пономаренко пойдет разбираться? А он лишь меня обнял и сказал, солнышко, ты себя береги! И я разревелась — благо, в номере было, без свидетелей! А он меня по волосам гладит, успокаивает — а я еще больше в слезы, а потом… И сейчас идем — я руки его не отпускаю, на шаг отойти не хочу! Потому что знаю, что может быть, завтра снова, он туда, я сюда — и чтобы хватило мне на время ожидания… ой, опять разревусь, нельзя, при всех!

Юрка с Лючией точно, о том не думают! Как дети — вот он ее поцеловать хотел, она из его объятий вывернулась, и убегает смеясь, вокруг нас, чинно идущих по дорожке! Шляпку потеряла, Юрка на лету подхватил, протянул — Лючия остановилась, взяла, надела, улыбается. А затем Смоленцев ее на руки взял и понес, она его за шею обнимала. И целовались, конечно, нас не стесняясь. Знаю что в мире будущего нравы проще, но здесь так прилюдно не принято, ну если только родного человека с войны встречая. Но, здесь некому замечания делать нашим влюбленным — суббота, будний день (прим. — напомню, что два выходных в СССР ввели лишь в 1967 году — В.С.) и рабочее время, так что гуляющих нет, кроме нас. Набегались, впереди идут, Юрка незаметно Лючию обнимает, под плащом — как они и по улице иногда, чем этот фасон «летучая мышь» и удобен. Я с Михаилом Петровичем больше привыкла, его ладонь в моей, или под руку, как у своих родителей видела — хотя и так тоже, его рука на моей талии, мне было бы приятно. Вот Лючия в сторону попыталась упорхнуть, Юрка ее за край плаща схватил, и нечаянно весь сдернул! Так она остановилась и царственно плечи подставила, Юрка ей плащ как мантию подал, накинул, помог застегнуть — застудишься, свежо тут! Ветер и впрямь с реки, я шляпку придерживаю, не хватает еще сейчас кому-то за ней бегать! Ой, как там на Севмаше Ленка без меня, как девчонки? И что я им отвечу — сказала, что в Ленинград уехала, а в Киеве и Москве побывала? Юрка с Лючией снова друг за другом, ну дети прямо! Она-то ладно, двадцати не исполнилось, но Смоленцеву уже под тридцатник, майор, Герой, с личным кладбищем в несколько сотен врагов!

Хотя, мне ведь не сорок а двадцать два. И не седая, как Наташа, моя ровесница (или даже моложе на год), которая на Севмаш после ленинградской Блокады попала. А просто, стала, в сравнении с довоенной Анечкой, суть вещей глубже видеть. Что войну выиграли — но это лишь первый этап, дальше без войны война будет, по результату столь же страшная, и мы в ней тоже выстоять должны, или уже дети наши, каких мы воспитаем. И солнце сейчас над нами — а завтра снова тучи набегут. Хотя наверное, той Анечкой мне легче было бы, не задумываться, не видеть — нет, вот предложили бы мне снова такой, отказалась бы! И моему Адмиралу, вот кажется мне, я такая как сейчас нужна!