Солнце слепых

Следующая мелодия, восточная, местами напоминала струящийся шелк, местами халву, местами несущийся к горизонту ветер, но цельной картины одиночества песка, смешанной с гордыней верблюда, не получалось. Не получалось и зноя пустыни с томлением наложницы, ждущей под опахалом своего повелителя. Получались картинки с витрины универмага восточных товаров или бюро путешествий. Получалось не очарование Востока, а разочарование. Дирижер вел послушное стадо музыкантов к финалу. Следом плелись и слушатели. До конца пришлось слушать еще минут двадцать. В Дрейке росло раздражение. Закончили, наконец. С воодушевлением, но жидко, похлопали. Дирижер пожал руку первой скрипке. Оркестр побрел к выходу. Скрипач и скрипачка о чем-то спорили на ходу. «Если для них предмет спора важнее музыки, то почему я жду почтения к музыке от себя?»

В перерыве Дрейк с Катей перекинулись парой слов и в своем молчании не заметили, как пролетел перерыв.

- Ты смотри, быстро как, - сказала Катя. - Интересно, что он исполнит в конце?

«Неужели еще слушать целый час?» - подумал Дрейк. Он уже жалел, что позволил Кате увлечь себя на концерт. Она тоже не очень-то сегодня веселая. Но когда на сцену вышел скрипач, все вдруг сразу изменилось. Он повел за собой не только музыкантов и слушателей, не только дирижера, но и сам концерт. У Кати поднялась голова, заблестели глаза. Не только Дрейк, а и очень многие слушатели впервые увидели музыканта, который больше музыки. Не в сравнении с композитором, а в сравнении с той ролью, которая была ему композитором отпущена. Он не вмещался в рамки музыкального канона, он был шире, он был выше их. Казалось, музыка причиняет ему невыразимые страдания, она со струн скрипки скользила по его лицу, рукам, всей фигуре, а уж потом взлетала вверх. Мелодия источалась не из-под смычка, мелодия источалась из него самого, как паутина из паука. И даже если она рвалась, если даже вступал оркестр, она незримо присутствовала в зале, она серебрилась, клейкая, волшебная и губительная. Казалось, смычком водит сам дьявол. Вернее, он играет самим скрипачом. Если бы Дрейк встречал раньше Паганини, скорее всего, он узнал бы в нем его. И при всем своем нечеловеческом мастерстве скрипач избежал искушения украсить мелодию каким-нибудь изыском или финтифлюшкой. Он тянул свою мелодию так, как можно тянуть свою жизнь, срываясь в пропасть.

Дрейк физически ощутил, как его душа разделилась пополам, и одна половина переполнилась восторгом, а вторая пустотой. Он ощутил также, что в первой половине пребывает скрипач, а во второй он сам. Он гений, подумал с тоской Дрейк и посмотрел на Катю. Ее переполняли такие же чувства. Сейчас кончится концерт, мы выйдем на улицу, продолжал думать Дрейк, обе половины моей души сольются, и там, где был только я и одна пустота, будет его гений и восторг.

- Как? - спросила Катя и смахнула платочком слезинку с глаз.

Дрейк одобрительно покивал головой, кивнув на скрипача. Ему перехватило горло и не хотелось уходить из зала.

- Я давно хотела его послушать. А вот довелось первый раз, - сказала Катя. - Он сейчас больше концертирует за границей... Федя, а не пойти ли нам ко мне?

- Поздно, Катя.

- Тебе что, завтра на работу? - спросила она. - «Поздно»! Поздно, когда идти некуда.

Дрейк вынужден был согласиться с ее доводами, и они поехали к Кате на проспект Вознесенского. Вот уж верно так верно: в прошлое вернуться никогда не поздно! Странно, что через столько лет их дороги вновь пересеклись. Он позвонил от Кати домой. Маша еще не приехала. Только положил трубку, раздался звонок.

- Это я, деданчик! Ты звонил? Я дверь открывала, звонок был. Только что зашла. За тобой заехать? Когда?

Дрейк взглянул на Катю. Та расставляла на столе чайные пары.

- Через часок, Маша. Спать не будешь?

- Что ты! Какое спать! У меня дел до утра. Заеду!

- Федя, я давно хотела спросить тебя...

- Давно? - усмехнулся Дрейк. - Полвека назад?

- Я серьезно. У тебя в жизни была неразделенная любовь?

- С чего ты взяла?

- Варенье вот попробуй, айвовое, с того года еще, но аромат! Когда у мужчины неладно с первой любовью, неладно потом всю жизнь. Извини, если что.

- Этот вопрос ты лучше Тургеневу задай.

Неужели он все тот же, подумала она и неожиданно для самой себя спросила:

- Неужели ты всю жизнь так и прожил в своих... фантазиях?

- А что тут такого? - ответил Дрейк. - Ты вот захотела стать актрисой - и стала. И прожила ею всю свою жизнь. Ну там за вычетом какого-то пустяка.

- Ты жесток...

Федор пропустил ее реплику мимо ушей.

- Да и не только, и не столько свою прожила, а... сколько их у тебя было? этих? ролей? двадцать семь?.. тридцать семь? Да хоть сто тридцать семь чьих-то фантазий. И они были для тебя важнее твоей собственной жизни. И жизни тех, кто был рядом с тобой. Разве не так? Чего ж ты теперь сетуешь? На тридцать семь отшлифованных тобой жизней?

- Я сетую? - возмутилась Катя. - С чего ты взял? Я его спросила: неужели ты прожил всю свою жизнь в своих дурацких фантазиях - а он меня же и упрекает!