Солнце в кармане

А на самом деле, поверх эзотерических верчений и политико-экономических штучек разгорается вселенская борьба между Быдловским Хапужничеством и Вечно Творческим Началом — Человеческой и Божественной Сущностью. Против показушности отца Лжи: " Как выглядит, так оно и есть!", "Место красит человека!", "Кто первый, тот и съел", и его слуг, уверенных, что первородство можно купить и продать. А ведь это же великий Лжец подшутил гласом божьим над иудеями, и они разнесли то по всему человечеству! Купцы творческих прозрений и Божьей благодати!

Ныне классовая ненависть переходит в ненависть быдла к творцам. Без разницы: богат творец или нищ. Каждый узнает своего.

Но впереди быдла сверкают ненавистью Предатели — Изгои — предавшие сами себя, предавшие предназначение Божье. Предавшие Первородство Свое За Похлёбку, за Насущное, когда-то! Но ввергнуты в обман сути своей эти несчастные. И часто это не люди, занимающиеся тяжелым физическим трудом, а из тех отраслей, в тех категориях, где казалось бы, и развернуться творчески можно. Но нет! Эти предатели самого себя, способны любой труд с творческим потенциалом превратить в рабский. Просто они и есть — и первые жертвы, и орудия, одномоментно, — в нашей войне.

Эта война уже началась. Вперед, Колобов!"

И с этими словами Егор нырнул в омут.

Нырнул без надыханий, до судорог, без прочих бодрящих движений.

Просто — из положения "сидя" перетек в положение "нырок".

А нырнув, принялся размеренно грести и отталкиваться от воды поверхностной — вглубь. Он не отсчитывал время, не вслушивался в запасы воздуха в легких. Не зная что, то — не важно. Важно, насколько сами ткани тела насытились кислородом.

Он не знал глубины, но она давала о себе знать давлением на уши, на глаза, а потом и на всё тело. Но вот и дно. Разводя руки во всю ширину Егор не долго искал. Наткнулся на что-то торчащее из песка, не раздумывая, уцепился двумя руками, подтянул ноги и рванул. И это "нечто", в полной тьме на ощупь показалось ему прямоугольной крестовиной, каркасом, где вместо новогодней елки, при повороте нащупался теплый цилиндр, излучавший какой-то потусторонний зеленоватый свет.

Егор, что было сил оттолкнулся ото дна, и погреб вверх, вдоль страховочного фала. В какой-то момент тяжесть конструкции дала о себе знать. Но Егор упорно, не раздумывая о других вариантах, греб вверх, держа в одной руке каркас с Изделием номер раз.

И вот кажется, засветлело над головой, но каждый гребок уже давался с неимоверным усилием и казалось, что он не только не продвигается, а водная тяж веригами затягивает его назад, во тьму. Тогда он решился не просто придерживаться за страховочный фал, а рвануть его, вытягивая себя с грузом.

Удались только два рывка, на третьем надежда и опора резко ослабла под рукой — верно, порвался все-таки самовязанный под конец канат. Но еще два рывка и уже третий замах вынес руку Егора на воздух. Ею он схватился за прибрежный камень и, подтянувшись, выбросил груз на берег.

Уперевшись головой о камень пару раз резко вобрал в себя спасительного воздуха. В голове его помутнело. И он отключился.

Очнулся он лежа головой на теплых девичьих коленках. Ласковая рука гладила его мокрые волосы. Он не открывая глаз, не подымая головы, определил, верно, по запаху свою спасительницу и сказал:

— Здравствуй, девушка Ольга.

— Здравствуй, — ответила тихо она.

Он еще полежал не много на уютнейшей в мире подушке, засмеялся, мешая смех с кашлем. Ольга спросила тревожно.

— Егор, ты травму не получал? Ни об что в омуте не стукнулся?

— Нет, не стукнулся… Я сам по себе дурак! По жизни!

— Ну, ты несколько преувеличиваешь…

— Нет, точно — дурак! Эту железяку можно же было привязать там внизу к страховке. Спокойно вынырнуть. Спокойно вытянуть….но ведь — дурак же!

— Тогда б ни кто тебя так не гладил, а устраивал бы сцену возвращения блудного мужа.

— И верно… останусь-ка дураком, на всякий случай, пока до Москвы не доеду.

— Уже собрался?

— Нет, — жить мы будем здесь. А работать — там… Что-то не получается. Ладно, потом решим. Железяку, эту, надо вернуть! И — вот точно, одурел я что-то, не в Москву вернуть, — пусть они давятся. Надо в Европу быстрее, — предъявлять в массы. А иначе они от нас не отвяжутся, и эти места еще испоганят…

И он пошел обратно к своему Пути на запад. Но уже опираясь на любимое плечо.

…………………………..

Сон КОЛОБОВА ГЕОРГИЯ Юрьевича (Егора).

Сон сладкий, с привкусом малинового чая на губах:

Летают автомобили над тайгой.

Он стоит, задрав голову и прикрываясь ладонью от солнца, смотрит в небо. Рядом коттедж на берегу ручья, стены — стеклянными панелями. Тайга вокруг. Он перестаёт наблюдать за лихими выкрутасами автомобилей в небе и спускается с горки. Садится в нечто похожее на "Мазератти" с откидным верхом, прыжком через борт, не утруждаясь открытием двери. Пристегивает себя двумя ремнями безопасности — крест-накрест, получается.

Трогает ручку передач — машина слегка приподымается над землей. Егор слегка давит на газ и выворачивает руль, отпуская его затем в свободный обратный ход. Машина легко и плавно уходит ввысь по элегантному витку.