Солнце восемь минут назад

Иван снова говорил, Нина слушала с понурым видом. Огонь поднялся выше, и в его свете Александра внимательно рассматривала заинтересовавший ее объект – нечто вроде круглого, черного уголька, откатившегося в угол очага.

– Ну, хорошо, не дергайтесь, езжайте прямо домой, – наконец прервала излияния брата Нина. – Надеюсь, мама давно там. Обиделась на всех нас и трубку не берет. А что отец? Что сделает отец? Он в Москву уехал. С Леной и Сергеем, да, закупаться. Работать пытается, между прочим. Я не язвлю. Нет, не язвлю.

Девушка, скривив губы, нажала кнопку отбоя.

– Все понятно, да? – сердито обратилась она к Александре и Жоре. – Ничего они не нашли.

– Ну, это, можно сказать, хорошо? – несмело предположил парень.

Нина вспыхнула:

– Да, это прекрасно, человек без прав уехал неизвестно куда и на звонки не отвечает! Слушай, это твоя кукла воняет, я уже уверена! Могла крыса забраться в нее и там подохнуть?

– Тогда здесь должна быть нора, – воодушевился Жора. – Водяные крысы все могут, у них зубы как напильники. Я одну нору жестью забил, в два слоя, так жесть прогрызли! Дай фонарь.

В отличие от Нины он осматривал только углы и стыки пола, потолка и стен. Не найдя норы, Жора положил фонарь перед жуткой соломенной куклой и, обхватив ее руками, осторожно переместил вдоль стены. Из-под тряпок немедленно посыпалась соломенная труха.

– Здесь тоже норы нет, – сообщил Жора, пробежавшись лучом фонаря по полу и стене. И сокрушенно добавил: – Значит, сдохла под полом. Придется весной вскрывать и чистить.

– Смотри-ка. – Нина приблизилась к нему. – Похоже, пол уже вскрывали.

– Это почему? – озадачился парень и тут же присвистнул: – Точно! Гляди, что с досками!

Нина обернулась к Александре, перегнувшейся в этот момент за каминную решетку, чтобы поближе рассмотреть «уголек»:

– Идите сюда, посмотрите!

Александра спрятала свою находку в кулаке и опустила в карман.

Вблизи Масленица выглядела еще более устрашающе, но на куклу больше не обращали внимания. Жора светил фонарем на доски пола – широкие, неструганые. Две доски в углу, на которых и сидела соломенная кукла, заметно выделялись. Их края, примыкавшие к стене, были иссечены словно лезвием топора. На одной из досок виднелась глубокая продольная трещина. Наклонившись ниже, Александра увидела, что гвозди, державшие доски на лагах, вбиты вкривь и вкось, шляпки погнуты и вдавлены в дерево. Это были иероглифы чьей-то безмерной ярости.

– Что это за номер? – пробормотал Жора. – Максим лично принимал у всех работу, прежде чем рассчитаться.

– Я тебе еще раз повторяю – все вопросы к твоему брату! – Нина взяла у него фонарь и еще раз осмотрела доски. – Крови тут нет. Вся кровь возле камина, с внешней стороны, и на половицах до середины комнаты, по направлению к двери.

Она выключила фонарь, вернулась к камину, присела на корточки, глядя на узлы.

– Соберем вместе все, что мы знаем, – проговорила девушка. Обращалась она, казалось, к каминной решетке. – В начале декабря ты, Жора, был совсем плох и ничего не мог контролировать. Не пытайся убедить меня в обратном. Максим мог приезжать и уезжать без твоего ведома. Один или с кем-то. И так вышло, что в этом коттедже оказался привязанный к решетке человек. Он был жив, когда его привязали. Узлы затянуты намертво, он пытался вырваться. Скорее всего, был и кляп, чтобы исключить крики, хотя тут все равно никто не услышит.

Жора, дрожа всем телом, только покачивал головой, словно безмолвно повторяя: «Нет, нет, нет».

– Потом здесь появился нож из кухонного набора, – продолжала Нина. – Потом связанного человека освободили. Был ли он ранен? Несомненно. Был ли он жив, пока лежал здесь? Да. Мертвое тело не может дать кровотечения. И что дальше?

Наступила тишина. В дверном проеме розовели сугробы, солнце собиралось уйти за лес, обойдя небосклон по дуге. Приближался закат.

– А дальше два варианта, – все так же размеренно продолжила Нина. – Первый: Максим отвез того человека в больницу. В этот вариант мне очень хочется верить, но я в него не верю. Второй вариант: этот человек умер, истек кровью. И так как привязаны, судя по расстоянию между узлами, были обе руки, сам себе он раны нанести не мог. Его убили.

Жора качал головой, как заведенный. Девушка взглянула, наконец, на него:

– Сколько дней ты провалялся у себя в комнате, когда слезал?

– Не помню, не знаю. – Парень порылся в карманах жилета, нашел карамельку, содрал фантик и сунул за щеку. – Голова дурная от этой вони… Мне нехорошо.

Он подошел к двери и присел на пороге.

– Наверное, неделю… Я не помню точно, из-за снов. Было много снов, ярких таких, некоторые все время повторялись. Ко мне мертвые приходили, мама тоже, много говорила со мной. Приходили люди, которых я давно не видел. И я понимал, что они тоже умерли. А потом вдруг снова оказывался в постели, узнавал комнату, и вот это был самый жуткий кошмар. Я понимал, что мучения не кончились, я еще жив. Все начиналось снова. Мне казалось, это длилось целую вечность. Но прошло не больше недели.

Он зябко обхватил себя за локти, съежился: