Созерцатель. Повести и приТчуды

Гаутама и депутат рассмеялись.

— Отринувшийся выгоды вольный паломник истины, — отвечал депутат, — сохраняется меж двух ладоней, между ладонью неба и ладонью земли, он сам как ладанка. Неужели ладони дадут ладанке погибнуть? Нам смешны ваши опасения и забавны ваши страхи. Каждый выбирает свой путь служения. Одни служат вечному, другие — бренному, быстротекущему. Чей путь короче?

— Родные мои, — вытирал слезы Арбуз, — если вы оба или кто-то из вас заблудится в своих скитаниях, знайте: здесь вас любят и здесь вас ждут...

Он вышел из-под арки на улицу как раз в тот момент, когда машина с градоначальником приближалась к перекрестку. Слева поперек дороги — удача, подумал он — стоял фургон с открытой задней дверью: рабочие выгружали итальянские макароны. Прямо напротив медленно ковыляла старушка с палкой. Не задеть, подумал он. Автомат он свободно нес в правой руки, идя по двору. Даже если б кто и заметил оружие, не обратил бы внимания, — в городе каждый занимался своими заботами. Он вышел и посмотрел налево: машина приближалась и притормаживала, чтобы объехать узкое место.

Автомат заговорил жестко и восторженно. Несколько пуль легко прокусили дверцу черной машины, другие вбежали в окно. Голова градоначальника вздрогнула, запрокинулась назад, затем ударилась лбом о ветровое стекло.

Он еще помедлил несколько мгновений, наблюдая, как старушка напротив, совершенно невредимая, обернула к машине мятое подслеповатое лицо и, ничего не поняв, продолжала путь.

Он повернулся кругом и быстро — не бежать, сказал он себе — вошел под арку, на ходу опустил автомат в большой мусорный бак, затем прошел в следующий узкий полутемный проходной двор и вышел на другую, солнечную улицу, прямо к круглому скверу с несколькими старыми больными деревьями.

Где-то противно, как в приступе рвоты, ворковали голуби. Он сел на скамейку и закурил. Никогда ранее он не испытывал такого уверенного спокойного счастья.

Минут через пятнадцать после покушения градоначальник был доставлен в клинику военно-медицинской академии. Градоначальник был в сознании. Его глаза были открыты, хотя, как всегда, взор затуманен усилием распознать собственную вялую мысль. На подбородок вытекала слюна. Он периодически повторял одно бессмысленное слово — «совещание... совещание».

Дежурный хирург, человек военный и точный, профессионально не расположенный к эмоциям во время работы, осмотрел сквозное пулевое ранение головы и почувствовал, что сходит с ума: голова градоначальника была пуста, совершенно пуста, как резиновый мяч, и ничем не наполнена, кроме пустоты.

Хирург, пошатнувшись, ухватился за край стола. Ассистентка, пожилая и очень опытная медсестра, с удивлением посмотрела на коллегу.

— Обработайте рану, — хрипло сказал он и пошел к двери на неверных ватных ногах.

Он едва не столкнулся со здоровым крепким мужчиной, — тот только что вошел и загораживал дверной проход своей могучей фигурой. Наспех наброшенный халат едва прикрывал погоны. Вошедший посторонился, под руку вывел хирурга в коридор, закрыл дверь.

— Он будет жить? — голос офицера был тверд.

— Да, — хирург сглотнул набегавшую тошноту.

— Что-нибудь не в порядке? — офицер слегка нахмурил брови, обозначив выпуклости крутого лба.

— Аненцефализм, — произнес хирург.

Брови офицера пошли вверх.

— Классический случай аненцефализма, — повторил хирург. — Полная безмозглость. Впервые в моей практике.

— Это опасно? — спросил офицер.

— Для чего опасно? — не понял хирург.

— Для здоровья.

И тут хирург истерически захохотал, но не надолго: офицер взял его за руку и сильно сжал.

— Успокойтесь. Вы не ответили на мой вопрос.

— Нет, для здоровья это не опасно, — хирург часто дышал, подавляя остатки смеха.

— А это? — офицер крутанул пальцем вокруг виска.

— Пулевое отверстие? Это мы заделаем, и даже косметически, и никто ничего не заметит.

— Очень хорошо, — кивнул офицер. — Тогда выслушайте мой совет, не относящийся к пулевой хирургии. Никто, — произнес он с расстановкой, — никто никогда не должен знать о существе дела. Историю болезни будете хранить в сейфе. Предупредите ассистентку. По окончании лечения я заберу у вас историю болезни. Вы меня поняли?

Хирург долго смотрел в спину уходящему офицеру.

Арбуз вошел к ней в комнату и удивился: по полу валялись разорванные листы бумаги, все парижское издание писем Герцена. Постель разбросана. Какие-то тряпки и непонятный беспорядок. Сама девушка — в черном волнующемся на теле платье, с блестящей змейкой от ворота до подола, рыжие волосы красиво расчесаны, и на черном фоне на груди янтарные бусы горели, подсвеченные изнутри плавленым золотом. Тонкая талия девушки, тонкая, гибкая и сильная, без всяких признаков беременности, напоминала о неземной страсти.

— Что тебе? — спросила она.

— А... это... послушай... а как же беременность?

— Ее не было, — равнодушно ответила она.

— Там пришла невеста Винта, — хмыкнул Арбуз, — они просят тебя подписать их брачное соглашение...

— Что?!

— Ну, это... брачное соглашение. Это Винт придумал, чтоб было как за границей... помню, моя внебрачная тетя, Ксюша Спирохетова...