Сталин против рептилоидов

В любом государстве, при любом строе, всегда найдутся люди, которые по утрам не спешат на работу, а желают неторопливо насладиться кофе со сливками и свежими сдобными булками. И чтоб вокруг чисто было, и чтоб скатерти были белые, и чтоб фаянс был хороший, если фарфора нету.

Так вот такими людьми и была наполнена «Булочная месье Роже». Больше половины столов были заняты. Граждане и разнообразные гражданки вовсе не рабоче-крестьянского вида пили кофе и поедали изумительные булки на чисто коровьем масле с изюмом и сахарной пудрой. И над всей этой вакханалией весьма непролетарских запахов, предметов, цветов и оттенков царил он — напомаженный и надушенный, изящный и элегантный месье Роже (урождённый Мишка Кульков села Одинцово Московской губернии). Увидев Ракель Самуиловну на пороге своего светлого заведения, месье Роже пошёл к ней с распростёртыми руками, изображая такое радушие, словно ждал её со вчерашнего дня, да никак не мог дождаться, с чего уже и истомился весь. Выглядел он прекрасно: белоснежная рубаха, галстук с золотой булавкой, жилет синего атласа и белоснежный передник до пола.

— Рашель, ma chérie, как я рад тебя видеть! — изрёк он, нисколько не заботясь о произношении. — Проходи же сюда, s’il vous plaît, к окну! Ах, какой с тобой кавалер сегодня, прямо джентльмен. — месье Роже томно закатил глазки. — Рад вас видеть, мистер.

Товарищ Арнольд Буханкин был польщён наблюдательностью подмосковного француза, и даже покраснел немного, но отвечал важно, пытаясь пыхнуть незажжённой трубкой:

— It’s good to see you too.

— Il est charmant, Рашель, Il est charmant. — Восхищался месье Роже, — садитесь, сейчас я вам всё принесу.

И его радость продолжалась ровно до того момента, как он увидел в дверях своего заведения товарища Свирида Тыжных. Если madame Незабудка и mister Буханкин (как и все прочие посетители) весьма органично заполняли заведение месье Роже своим присутствием, то товарищ Свирид Тыжных всем своим видом в этом светлом помещении визуализировал концептуальную суть термина «диссонанс». Понятия «утренний кофе» и «Свирид Тыжных» были взаимоисключающие.

Свирид увидел Ракель Самуиловну, призывно помахавшую ему рукой, и пошёл мимо открывшего рот булочника. Уселся, положил руки на стол и, не снимая форменной фуражки, стал разглядывать собравшихся в булочной людей сквозь призму классовой борьбы. И тем начал делать расстройство людям, собравшимся было попить кофе, Им казалось, что пришедший перепутал заведения и пришёл сюда, чтобы выпить отнюдь не кофе и набить пару-тройку морд, что попадутся под руку.

Ракель Самуиловна, чтобы хоть как-то снизить звенящее в булочной напряжение, сказала:

— Роже, дорогой, нам три больших кофе со сливками и твоих прекрасных булок.

— Ну да, сейчас всё будет, — отвечал подмосковный француз, по растерянности забыв свой французский.

И чтобы показать всем, что у неё всё под контролем, товарищ Незабудка бесстрашно стянула с мрачного товарища Тыжных его фуражку, и положила её рядом с ним со словами: «Это не прилично».

Все смотрели на неё как на укротительницу львов, которая столь бесстрашно может заставлять этих опасных зверей выделывать коленца на арене, нисколько их не боясь. И товарищ Тыжных даже не рыкнул на неё — только стал разглаживать рыжие вихры тяжёлой солдатско-крестьянской ладонью. Теперь он уже не казался посетителям таким страшным, а был просто рыжим, крепким и даже симпатичным, хотя и хмурым парнем с веснушками. И они снова вернулись к своему завтраку.

В общем-то, Свирид был незлой человек. Мало того, он был сознательным бойцом и понимал, что его задача как раз и заключается в том, чтобы эти самые люди могли спокойно пить свой кофе по утрам, даже и нэпманы. Раз партия сказала, что нэпманы имеют право на утренний кофе — обсуждать нечего. Просто Свирид понимал, что это не его мир, не его стиль жизни. А ещё он стеснялся. Да! просто стеснялся! своего вида. Своей заштопанной под мышкой и у ворота гимнастёрки, своих умирающих и сбитых до белизны на сгибах сапог. Молодой человек не снимал кожанки, хотя было лето и в булочной дамы сидели в лёгких платьях. И прятал свои сапоги под стул.

Видя и чувствуя это, Арнольд решил его успокоить и дружески пошутил:

— Да будет тебе краснеть, как красна девица. Сидишь, стыдишься. Все знают, что ты боец Первой конной. И ты говори всем, что в твоих сапогах ещё Корнилов погиб. И сапоги эти легендарные, как товарищ Будённый.

Ракель Самуиловна засмеялась, а Свирид забухтел раздражённо:

— Дурень ты, сам бы ты лучше погиб! — бухтел он. — Сидит, смешит всех, балагур церковный.

— Свирид, — ласково пыталась успокоить оперуполномоченного товарищ Незабудка. — А кто такие балагуры церковные? У вас что, в церквях заведены специальные балагуры?

— А чего их заводить? Они сами заводятся как клопы, вот вроде этого, — товарищ Тыжных кивнул на Арнольда.