Статьи и проповеди. Часть 3 (02.11.2010 – 16.05.2011)

Но затем река входит в долины и течет тише. Это — та же вода, лишь текущая менее бурно. Таков весь остальной церковный год. На протяжении этого года нужно будет хранить во внутренних сокровищницах пережитый пасхальный опыт и еженедельно на богослужении его исповедовать. И чтение Писаний будет служить напоминанием, а пение — возобновлением радости. Но, между тем, воды, вопреки очевидному опыту, будут не только течь вниз, но и постепенно подниматься вверх. Они будут собираться вверху, чтобы исполнилось сказанное: «На горах стоят воды» (Пс. 103: 6). Оттуда, сверху, они в назначенный час обрушатся и вновь запенятся и засверкают. «От прещения Твоего бегут они, от гласа грома Твоего быстро уходят; восходят на горы, нисходят в долины, на место, которое Ты назначил для них» (Пс. 103: 7-8).

Это будет следующая Пасха, которую можно уже ждать и хотеть, заполняя время ожидания изучением Писаний и посещением храма каждый воскресный день.

Скорбные торжества (12 мая 2011г.)

Прошли недавно скорбные торжества, посвященные годовщине трагедии в Чернобыле. Были речи, были молитвы, были конференции. И были фильмы.

В одном из них (может быть и единственном, снятом на Украине) трагедия была показана на фоне зачинающегося счастья молодой семьи. У молодых — свадьба, шум, застольные возлияния. И вот они, переодевшись в ванной, поменяв белое и парадное на повседневное, тихонько выскальзывают за порог, садятся на мотоцикл и совершают побег навстречу собственному маленькому счастью. За спиной остаются дом, набитый хмельными гостями, тосты, подарки. А впереди их ждет лес, первая ночь под яркими звездами и долгожданное «одиночество вдвоем».

Это удивительно безотказный ход: показать маленькое счастье, еще только пробивающееся и проклевывающееся, чтобы потом обрушить и на зрителя, и на маленьких счастливцев, и на весь мир глобального размера катастрофу. Вот занимается заря нового дня. Молодые, как водится, щекочут друг друга травкой, или плетут венки из ранних цветов, или «аукают», имитируя игру в прятки. А рядом уже грохочет техника, в небе летят вертолеты, дороги запружены беженцами, леса прочесывают дозиметристы. Пришла большая бе-да и раздавила хрупкое счастье.

Если бы фильм был о войне, то сценарий был бы тот же. Был бы выпускной, встреча рассвета, некий излишек алкоголя, запоздалые признания в любви и щемящее ощущение прощания с детством. А утром… Суматоха призывных пунктов, поломанные судьбы, сле-зы, «Прощание славянки» на фоне товарных вагонов. Скорбное знание о том, что поколение это, только что вышедшее из школы, будет закопано в землю почти полностью в ближайшие месяцы. И, как обычно, вкус печали будет приправлен специями штрихпунктиром намеченного, такого возможного, но так и не состоявшегося счастья.

Что бы ты ни снимал — фильм о крушении башен-близнецов, фильм о трагедии на Фукусиме, фильм о кошмаре в Норд-осте — сделай так, чтобы трагедия прервала новобрачную ночь, первое свидание, сцену купания младенца, и ты (режиссер) добьешься успеха. Великая беда на фоне маленького счастья — попадание в «яблочко».

Любая трагедия хочет быть увековечена средствами искусства. И любая трагедия в нашем мире (ибо в иные эпохи было иначе) хочет сделать вид, что человек хорош, а беда живет где-то вовне. Безликая беда, живущая где-то, хочет ворваться в хрупкий человеческий рай, чтобы разрушить его. Такова новейшая идеологема. Человек хорош, а мир плох, полон зла. Этот жестокий мир угрожает хрупкому человеческому счастью.

Вспоминаю фильмы-сказки Ромма. Там тоже всегда вначале — идиллия. Он (сильный и спокойный) пашет и утирает крупный пот с умного лба. Она (поплакатному красива и весела) лебединым шагом идет от колодца с полными ведрами на коромыслах и косит в его сторону нежно-игривым взглядом. Вблизи могут копошиться дети. Вдали могут работать и петь бабы. И вдруг! Небо заволакивается дымом, воздух оглашается гиком и визгом, слышен стук копыт, засвистели стрелы! Пришла беда -татары! Рай разрушен. Точно, как у Шевченко, хоть и по другому поводу: «Пришли ляхи и запалили наш тихий рай.»

Это все правильно и почти хорошо. Это вполне мифологично и необходимо для детского сознания. Мы, дескать, изначально, априорно хороши. Мы хороши в силу того, что это — мы.

«Он хорош и она хороша». Зла нет в них. Зло если и есть, то только «где-то» и в «ком-то». Не приди оно, зло, не ворвись в эту идиллию, так и жить бы им, хорошим — ему и ей — в бредовом шевченковском раю с вишневым садом возле хаты вовеки веков. Чем не рай и не предел мечтаний?

Но, на самом деле, это не рай. Это — ложь. Это — бесовское самолюбивое марево. Это — пробный камень для обличения и обнаружения всякой самовлюбленной и самодовольной лжи, рядящейся под проповедь истинного счастья.