Степан Буков

"Не могу, - покачал головой генерал. - Нет у меня сейчас такой возможности. Ты прав, но и я прав..."

А спустя некоторое время пригнали к эвакуаторам на своем ходу немецкий тяжелый танк, и он был передан сержанту Серегину от имени генерала Попова, по его особому приказу, для сержанта эвакуатора Серегина. Этот танк был добыт в последнем бою, которым командовал генерал.

Закончив историю с тягачом, Буков пояснил Зуеву:

- Я это к чему? Мастерство не специальность, а особенность человека. Специальностей всяких бесчисленно. Но чем светятся? Человеком! И человеку специальность тоже светит, когда она цель жизни по призванию. - Произнес со вздохом: - Машины я обожаю. - Признался: - Тянет.

И сейчас, говоря о задании, Зуеву не хотелось излагать его Букову только тоном приказа, поэтому он позволил себе отступление, как бы только для того, чтобы еще раз подтвердить Букову, что работа в Особом подразделении для самого Зуева есть продолжение того, что стало его призванием.

IV

Особое подразделение разместили в доме рядом с районной комендатурой. Дом был покинут владельцами, бежавшими на запад, и весь он был начинен вещами, свидетельствовавшими о богатстве, избалованности его прежних обитателей.

Но ко всем этим вещам служащие подразделения относились с какой-то брезгливостью. В спальне, где стояли огромные, как платформы, кровати, наставили топчаны. Не притрагиваясь к фарфоровым сервизам, ели из армейских котелков на кухне, которая и стала главным местом сбора подразделения. И когда дневальные получили приказ от Букова прибрать помещение, они сделали то, что подсказывали им их солдатские привычки, - унесли все крупные и мелкие вещи в одну комнату, заполнив ее до потолка, словно складское помещение. И хотя после такой приборки всюду на полу объявился мусор и пыль от снятых ковров, Буков объявил удовлетворительно:

- Вот теперь нормально! - И пожаловался: - А то что получалось? Повернуться негде. Что-нибудь заденешь. Натолкали имущества. Все время на психику давило. Неловко все-таки: чужим пользоваться не приучены.

- А они?

- Чего они?

- Как они нас грабили!

- Ты что, Должиков, лепечешь, ты соображаешь?

Должиков - тощий, долговязый, испитой, со впалой грудью, в обвисшем обмундировании - стоял, прислонившись спиной к стене, и, в упор глядя на Букова, сказал:

- Они к нам в квартиру вселились. До смерти буду все помнить. До самой своей смерти.

- Ну, теперь ты в их доме...

- Вам хорошо, вы воевали и того не видели, что я видел.

- Конечно, фронт для солдата вроде курорта, все время на природе, иронически заметил Буков, - питание по норме. И физзарядка в бою, чтобы не полнеть.

- А я за фашистами ночные горшки выносил.

- Ну, это кто на что способен...

* * *

Буков почувствовал недоверие к Должикову, когда впервые увидел его. Первые слова, которые сказал ему Должиков, указывая на войлочный самодельный футляр, который он бережно положил на койку, были:

- Пожалуйста, не трогайте, здесь у меня музыкальный инструмент.

- Ну! А я подумал - слесарный. Балалайка, что ли?

- Скрипка.

- Скажи пожалуйста - скрипка. Ее, значит, на койку, как куклу, а автомат, как топор, под лавку? Хорош солдат! - Спросил примирительно: Может, сыграешь?

- Нет.

- Почему ж так?

- Сказал - нет.

- Ты что же, во всем такой принципиальный?

- Вам поговорить хочется?

- Интересуюсь, что ты за человек.

- Биографию рассказать?

- Смотри, какой ершистый!

Должиков осторожно погладил рукой скрипну в футляре, спросил:

- Вы действительно любите музыку?

- Расстраиваюсь, это верно.

- То есть как расстраиваетесь?

- Очень просто, не в себе становлюсь.

- Зачем же тогда просили, чтобы я играл?

- Да ты что меня допрашиваешь?

- Интересуюсь, что вы за человек...

"Дерзкий парень, нахальный", - решил Буков и неприязненно посоветовал:

- Ты все-таки, когда к старшему по званию обращаешься, держи себя в норме, ясно?..

И сейчас, когда Буков сказал эти обидные слова: "Кто на что способен", видя, как побледнел при этом Должиков, смутился и произнес сипло:

- Ну, погорячился, понятно? - Спросил участливо: - Так ты, выходит, на оккупированной территории жил? Натерпелся. Оттого такой весь издерганный. С какой стороны ни коснись - больно. - Засуетился, протянул пачку немецких сигарет: - Закуривай.

- Нет.

- Ты что, от меня взять не хочешь?

- Нет, просто не курю.

- Правильно, и не кури. Оберегай здоровье.

- А зачем?

- То есть как это? Чтобы жизнь себе на полную ее катушку обеспечить.

- Вы что же, и в бою такие советы давали?

- Войну мы пришибли в самом, как говорится, ее первоисточнике. Теперь одна забота - благополучие жизни своему народу вернуть. И тебе тоже.

- А почему мне?

- Я солдат, - значит, перед тобой виноват, что до твоих мест немца допустил.

- Напрасно так говорите.

- Почему же? Ты думаешь, передо мной виновный, что не воевал, а я думаю, перед тобой виноватый, что воевал плохо.

- А вы, оказывается, добрый.

- Ну, не ко всякому. Ты, Витя, вот что: если так, сыграй что-нибудь, чего пожелаешь.

- А я не умею.

- Что значит "не умею"?

- Ну просто - не умею, и все.

- Так зачем при себе такую габаритную и ломкую вещь таскаешь?

- Сказать?

- Как пожелаешь.