Степанов и Князь

— Уж не за нами ли, — прошептала Надежда. — Милые мои, родные, хорошие вы мужчины, нам надо расходиться. Я налево гибнуть, а вы направо спасаться. Не поминайте лихом меня, пропащую.

— А пьесу дослушать? — сказал Семен, но Надежды и след простыл.

И с ее исчезновением подземный театр стал звучать все глуше и уж слов было почти не разобрать. Лишь отдельные бессвязные реплики еще доносились снизу.

— Уйду отсюда, где вокруг тебя все гниет и разлагается…

— Да помоги же мне прекратить все это!

— Ах, если бы и я могла уйти!

— Дай ей холодной воды… Чего же больше?

В лесу протяжно засвистели свистки. Зашевелилась земля, будто подземные дачники пытались один за другим выйти слева, будто там был самовар.

— Все пьют чай и гладят друг другу руки и ноги, — успел еще крикнуть голос режиссера.

Но путникам нашим стало вдруг жутко без Надежды. И они, крестясь и щипля себя за мягкие места, чтоб очнуться, побежали по краю обрыва, не разбирая дороги.

Впереди бежал Князь, и Семен поспевал за ним.

Лишь когда они вышли на дорогу, Семен хватился своего приданого саврасовского серебряного портсигара. Конечно, было жаль этой вещи, напоминавшей ему о семье, но он не осерчал на Надежду, потому что каждый должен честно исполнять свою работу и мотыжить, как прозаик Виктор, свой надел. Между тем воздух вокруг становился все менее свежим. Пованивало. Семен обслюнил палец и поднял его вверх.

— Все верно, движемся на северо-восток, — доложил он.

Их догнала газель с донельзя ободранным и грязным кузовом, обтянутым синей клеенкой. В кабине сидели два киргиза. Водитель разговаривал по мобильному телефону на своем языке, а напарник высунулся и крикнул едва понятно:

— Металлолома есть?

— Нету металлолома, — сказали путники, — ничего у нас нету.

— Тогда спасибо, если что!

И когда автомобиль исчез, обдав путников облаком пыли, Семен еще раз подтвердил:

— Кирдык! Мы на верном пути.

Вонь усиливалась. Вскоре путники увидели и саму свалку. Туда вело сразу несколько дорог, а оттуда — ни одной. Помойка со стороны смотрелась как один большой массив, но при приближении становилось понятно, что это целая горная страна, перерезанная вдоль и поперек ущельями и узкими каньонами. Подушки близких возвышенностей слежавшегося мусора побелели от дождя и солнца. Одни склоны сверкали лысинами, другие поросли ржавым мхом, полынью и дикой коноплей. В долинах цвели какие-то мелколистые кусты. Мутные ручьи весело бежали к равнине, с тем чтобы слиться с другими в большую вонючую реку и устремиться дальше, к Ледовитому океану. По берегам паслись пугливыми группами небольшие животные, пращуры которых вполне могли быть овцами или козами, но по мере борьбы за выживание в этом уголке земли они обрели черты вида, неведомого зоологии, а именно: общую кривобокость и косорылость, сутулость и горбатость при некоторой заскорузлой обаятельной тупости. По мере движения путников запах помоев становился все жиже: воняя во все стороны и отравляя своими миазмами округу, сама помойная страна уже как бы принюхалась к себе.

Странники взошли на один из холмов, перед ними раскинулось широкое плато, по которому там и тут виднелись нехитрые хижины обитателей. Жилища были слеплены на манер ласточкиных гнезд из мякины, соломы и банок из-под пепси-колы, а кой-где виднелись даже приветные косые палисадники с дрожащими на ветру в неверном свете весеннего солнца большими желтыми заплесневелыми цветами. Странники все углублялись. Из земли торчали, отбрасывая косые лунные тени, причудливые останки потерпевших аварию инопланетных кораблей. Попадались арматура и большое количество строительного мусора, среди которого то мелькнет нарядная дубовая панель, то гора еще хорошего паркета. Воняло горелой резиной, и запах этот был горек и приятен. Доносилась тоскливая песня, в ней жалобы на плохие условия содержания перемежались сетованиями ностальгического тона:

Канары, Канары,
Опять лечу без пары.

Странники пошли на эти звуки и вскоре обнаружили, что попали в подземный город. Самих троглодитов на поверхности видно не было, но торчали и тут и там белые телевизионные тарелки, висел черный репродуктор, из которого и неслись звуки песни, стояли резервуары для сбора дождевой воды. Решили ждать. Наконец над поверхностью, как суслик, встал низенького роста питекантроп и спросил: Вам чего?

— Мазепа, — произнесли путники заветное имя, — он нас ждет.

Имя произвело на доисторического человека удивительное впечатление. Он стал меньше ростом, скорчил рожу и исчез. А через мгновение возник опять и пригласил путников жестом за ним в пещеру.