Степной король Лир

Мы завернули на двор, огороженный тыном; прямо против ворот возвышался ветхий-ветхий флигелек с со- м доменной крышей и крылечком на столбиках; в стороне стоял другой, поновей и с крохотным мезонином - по тоже на курьих ножках. "Вот ты опять учись, - промолвил Харлов: - вишь, отцы-то наши в какой хороминке жили; а теперь я вона какие палаты себе соорудил". Палаты эти походили на карточный домик. Собак пять-шесть, одна другой лохматей и безобразней, приветствовали нас лаем. - "Овчары! - заметил Мартын Петрович. - Настоящие крымские! Цыц, оглашенные! Вот возьму да всех перевешаю". На крыльце нового флигелька показался молодой человек в длинном нанковом балахоне, муж старшей дочери Мартына Петровича. Проворно подскочив к дрожкам, он почтительно поддержал под локоть слезавшего тестя - и даже одной рукой сделал пример, будто подхватывает исполинскую ногу, которую тот, наклонясь вперед туловищем, заносил с размаху через сидение; лотом он помог мне сойти с лошади.

- Анна! - воскликнул Харлов, - Натальи Николавнин сынок к нам пожаловал; попоштовать его надо. Да где Евлампиюшка? (Анной звали старшую дочь, Евлампией - меньшую.)

- Дома нет; в поле за васильками пошла, - отозвалась Анна, показавшись в окошке возле двери.

- Творог есть? - спросил Харлов.

- Есть.

- И сливки есть?

- Есть.

- Ну, тащи на стол, а я им пока кабинет свой покажу. Пожалуйте сюда, сюда, - прибавил он, обратись ко мне и зазывая меня указательным пальцем. У себя в доме он меня не "тыкал": надо ж хозяину быть вежливым. Он повел меня по коридору. - Вот где я пробываю, - промолвил он, шагнув боком через порог широкой двери, - а вот и мой кабинет. Милости просим!

Кабинет этот оказался большой комнатой, неоштукатуренной и почти пустой; по стенам, на неровно вбитых гвоздях, висели две нагайки, трехугольная порыжелая шляпа, одноствольное ружье, сабля, какой-то странный хомут с бляхами и картина, изображающая горящую свечу под ветрами; в одном углу стоял деревянный диван, покрытый пестрым ковром. Сотни мух густо жужжали под потолком; впрочем, в комнате было прохладно; только очень сильно разило тем особенным лесным запахом, который всюду сопровождал Мартына Петровича.

- Что ж, хорош кабинет? - спросил меня Харлов.

- Очень хорош.

- Ты посмотри, вон у меня голландский хомут висит, - продолжал Харлов, снова впадая в "тыкание". - Чудесный хомут! У жида выменял. Ты погляди-ка!

- Хомут хороший.

- Самый хозяйственный! Да ты понюхай... какова кожа!

Я понюхал хомут. От него несло прелой ворванью - и больше ничего.

- Ну, присядьте - вон там на стульчике, будьте гости, - промолвил Харлов, а сам опустился на диван и словно задремал, закрыл глаза, засопел даже. Я молча глядел на него и не мог довольно надивиться: гора - да и полно! Он вдруг встрепенулся.

- Анна! - закричал он, и при этом его громадный живот приподнялся и опал, как волна на море, - что ж ты? Поворачивайся! Аль не слыхала?

- Все готово, батюшка, пожалуйте, - раздался голос его дочери.

Я внутренне подивился быстроте, с которой исполнялись повеления Мартына Петровича, и отправился за ним в гостиную, где на столе, покрытом красной скатертью с белыми разводами, уже была приготовлена закуска: творог, сливки, пшеничный хлеб, даже толченый сахар с имбирем. Пока я управлялся с творогом, Мартын Петрович, ласково пробурчав: "Кушай, дружок, кушай, голубчик, не брезгай нашей деревенской снедью", - опять присел в углу и опять словно задремал. Предо мной, неподвижно, с опущенными глазами, стояла Анна Мартыновна, а в окно я мог видеть, как ее муж проваживал по двору моего клеппера, собственными руками перетирая цепочку трензеля.

VII

Матушка моя не жаловала старшей дочери Харлова; она называла ее гордячкой. Анна Мартыновна почти никогда не являлась к нам на поклон и в присутствии матушки держалась чинно и холодно, хотя по ее милости и в пансионе обучалась, и замуж вышла, и в день свадьбы получила от нее тысячу рублей ассигнациями да желтую турецкую шаль, правда, несколько поношенную. Это была женщина росту среднего, сухощавая, очень живая и проворная в своих движениях, с русыми густыми волосами, с красивым смуглым лицом, на котором несколько странно, но приятно выдавались бледно-голубые узкие глаза; нос она имела прямой и тонкий, губы тоже тонкие и подбородок "шпилькой". Всякий, взглянув на нее, наверное, подумал бы: