Стихи разных лет

Любовь – углы на нет – тончайшим срезом —
Такая боль, такая чистота.
И не беда, что мы потом исчезнем,
Что мы не повторимся никогда.

Лишь об одном прошу тебя заранее:
Чтоб этот срез, как рана, не зажил,
Не превращай меня в воспоминание —
По капле кровь не выпускай из жил.

(33 стихотворения. М,1980. – С. 31)

Афористичность этих строк не портят даже не совсем удачные с точки зрения их осмысленности метафоры. Например, «по капле кровь из жил» не капает, а просьба к судьбе о «незаживании раны любви» звучит алогично. Есть в этом стихотворении и не очень удачные рифмы. Но эти неточности поглощает сам образ любви как раны.

Не только разочарование, уныние и безысходность любви есть в стихах Марины Глебовой. В них есть и утверждение о том, что возможна любовь как естественная сила жизни. Ведь как любовь могут понимать люди, думающие о ней, что она есть проявление природного инстинкта? – Как простое размножение. Можно ли думать о любви как о стремлении человека стать в одну эволюционную цепь, ведущую от природы к Богу? – Конечно, можно. Но у Марины понимание любви становится иным. Не только возвратом к природной естественности, а обогащением радостью, вызовом против осторожности, перерывом безысходности в радостном забвении всего обыденного. Это можно увидеть в следующих красивых строках.

Последняя гавань пиратских утех.
За миг воскресенья – полмира!
Люблю безнаказанность пира,
Под пологом звёздным ночлег.

Куда потечёт эта струйка вина
По капле, чтоб брызнуть фонтаном,
Когда её примет морская волна
И где – из зияющей раны?

Ночь – кубок, наполненный звоном и гулом
С отрывистым стоном и воплем: «До дна!»
А завтра – на корм желтобрюхим акулам,
Какая из них будет кровью твоею пьяна?

Два взгляда скрестились, и сразу запахло грозою,
Дымком беззаконья… и всё же – люблю
За цвет, почему-то всегда с бирюзою,
Глаза эти, руки, шальную улыбку твою.

А вам? Как вам спится на мягких подушках,
Под белым, хрустящим – названье забыла?
Когда наши ноги касаются ила,
Когда нас прибой веселит золотой погремушкой?

Ни стен, ни замков, ни внезапного стука,
Чтоб в спешке, в испуге со стула срывающей платье.
Избавь меня бог от постылых объятий супруга,
От пылких любовников в душной, скрипучей кровати.

Рассвет, замедляющий жесты и звуки,
Вернул нам дыханье и тело, еще не своё, не родное —
И всё это в слове одном уместилось: «разлука»,
Не сердцем её ощущаем – спиною.

Простимся. Тебя обняла неизбежность,
Ты проклят богами морскими, земными.
Твой дух одинок и свободен отныне,
Единственный ангел тебя провожает – Надежда.

(33 стихотворения, с. 49–50.)

В этом стихотворении о Любви выражено языческое отношение человека к миру. Словно греческий бог Дионис внушил поэтессе стихию чувств, мыслей и поступков – стихию, не знающей меры, границ и общепринятых норм. Но в мифе о Дионисе древние греки отразили вынужденность его скитаний, его полусумасшествие и буйство его поведения, его упоение пьянством и разгулом. У Марины в её стихотворении главное – упоение Любовью, уносящей человека в космическую высь, к единению со звёздами и морем, о котором напоминает само имя поэтессы. И в этом соединении имени и стихии мира чувствуется возврат Любви к её истинной сути – к её рождению в самой природе. В то же время красивые и оригинальные метафоры: «безнаказанность пира», «ночь – кубок, наполненный звоном и гулом с отрывистым стоном и воплем: «До дна!», «два взгляда скрестились – и сразу запахло грозою» – погружают нас в природу, где чувства и растворение человеческой души в естестве жизни важнее разума.