Странствия с моим гуру

С минуту полицейский стоял в дверях. Слышал знакомые голоса. Соседи укладывались спать, курили трубки. Девичий голос напевал простенькую мелодию, ему вторили ритмичные постукивания двух деревяшек. Матерджи охватила жгучая тоска. Все они были счастливее его.

— Ты уходишь?

Он не ответил. Никто его не понимает. Выбежал во двор. Две огромные крысы носились по мусорной куче, взметая облачка пыли. Они были так увлечены друг другом, что даже не заметили, когда полицейский бросил в них куском кирпича.

Вокруг фонаря все гудело от тысяч сверчков и мошек. В мягком свете вдали от роящейся мошкары разложил свой ящик знакомый парикмахер. Он укладывал баночки, точил бритву, что-то подсчитывал.

— Прекрасная ночь, саб…

— Кончил работу?

— Для вас, саб, я всегда готов к услугам… Побрею, сделаю массаж, вотру крем, будет пахнуть, как сад магараджи…

Полицейский присел, провел ладонью по подбородку: он был колючим.

— Ну что ж, можно, — милостиво согласился он, поворачивая лицо к тусклому свету фонаря.

Парикмахер взбил пену, долго мылил щеки. Поплевал на ладонь и проверил лезвие бритвы.

Уверенными движениями он снимал со щеки слой белой пены, потом по привычке брадобрея хотел взять клиента за нос и повернуть его голову к свету… Его пальцы схватили воздух, и на какой-то миг он остановился. Внезапная боль пронзила полицейского.

— Нет! Его нет! — крикнул Матерджи, срываясь с места… Он выхватил у парикмахера бритву и полоснул его по лицу так, что лезвие вонзилось в челюсть. Нечеловеческий крик разбудил спящих.

Матерджи пинком повалил парикмахера на землю и пробежал прямо через него. Он мчался с лицом наполовину белым, как у демона. Прежде чем сбежались соседи и подняли раненого, полицейский исчез в темноте.

— Обезумел, — шептали собравшиеся, беспокойно оглядываясь. Но, кроме воя шакалов и звона цикад, ничего не было слышно.

В разорванной в клочья рубахе, весь дрожа, обессилевший полицейский прислонился лбом к стене старого склепа. К нему постепенно возвращалось сознание.

— Мне уже нет пути назад, — неожиданно спокойно произнес он. Стер засохшую пену, сложил бритву и легким шагом скользнул в чащу тернистых кустов. Издалека доносились свистки полицейских.

И пропал. Говорили, что он пристал к дакойтам, так как в округе появился новый неустрашимый бандит, который пробирается в дома в вышитой маске, закрывающей всю голову. Никто не видел его лица, даже девушки, которых он похищал, чтобы они услаждали его по ночам. Говорили, что он прекрасен, как древние герои Рамаяны.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я моего Гуру.

— Ты хочешь, чтобы я растолковал тебе, что сулили полицейскому звезды… Чтобы я уверовал в его предназначение… Разве тебе недостаточно простого утверждения: человек должен быть там, где уже находится его нос?

ДОМА

Собственно говоря, это самое приятное время дня. Я только что вернулся с выставки, организованной одним из дружественных посольств. Несколько фотографий, делящих мир, как в Судный день, на хороших и плохих. Немного керамики, безукоризненной по форме, потому что она действительно народная. Красота линий, подсмотренных у природы, сочетается в ней с целесообразностью предметов повседневного обихода, с их назначением. Наконец, вышивки, кружева, сделанные руками уходящего поколения, скрюченными пальцами старых бабушек. Ни там, на родине, где покупают скатерти из тисненого пластика, ни здесь, в Индии, где не ценится ни время, ни кропотливый труд, такое рукоделие не находит признания. И только лозунги — такие знакомые и набившие оскомину — не отражают сути происходящих перемен.

Еще в машине я стянул галстук, расстегнул рубашку. Обивка на сиденье была накалена. Струя воздуха, горячая как из топки, проникала в открытое окно и осушала пот.

Я мечтал о домашней тишине, о наглухо закрытой комнате, о душе и о стакане кока-колы с большим куском льда. Набросить на мокрое голое тело простыню, повалиться на тахту и выдохнуть хоть немного жара, накопленного мною за день.

Но из бака, установленного на плоской крыше, течет горячая вода, она не приносит облегчения. Под потолком вентилятор длинными лопастями рассекает воздух, когда ослабевает напряжение в сети, аэр-кондишен работает неровно. Я встряхиваю запотевший от холода стакан так, что лед позвякивает о стекло.

Знаю, через минуту я буду ругать себя, ведь после холодного напитка воздух покажется мне еще горячее, а то, что я жадно вылакал, выступит через кожу каплями пота. Пот будет струиться по загривку, щекотать спину, щипать глаза, скатившись с бровей, и даст о себе знать соленым привкусом в уголках рта.