Странствование Филиппа Ефремова в Киргизской Степи, Бухарии, Хиве, Персии, Тибете и Индии и возвращение его оттуда чрез Англию в Россию

Филипп Сергеев сын Ефремов родился 1750 года в городе Вятке. Отец его был там духовной Консистории стряпчим 1. 1763 года июня 16 дня Филипп Ефремов, пылая ревностью и усердием к благосердой Матери Отечества, по словам его, вступил в воинскую службу в Нижегородский полк солдатом, где и произведен того же года 14 ноября капралом, 1765 года 28 июня каптенармусом, 1769 года 24 ноября сержантом. 1774 год был несчастливейшим годом в его жизни.

Известно, что около сего времени происходило в России большое замешательство от так называемого Емельки Пугачева. В сей 1774 год Ефремов был командирован на заставу, лежащую по дороге к Илецкой Защите за Оренбургом в Киргизской степени, называемую Донгус; с ним находилось 20 человек солдат и Козаков и одна пушка. На пути к посту своему нигде не встречались им злоумышленники, и они прибыли к оному благополучно. Несколько дней препровели там в совершенном спокойствии, которое наконец нарушено было и кончилось для них горестно. Однажды во время утренней зари напала на них шайка мятежников (приверженцев Пугачевских), состоящая более нежели из 500 человек. Сколь ни многочисленна она была против команды Ефремова и коль ни дерзновенно наступала на оную, однако и храбростию солдат и Козаков, под начальством Ефремова состоявших, удержана в своем напорственном усилии и отражаема была даже до полудни. [182]

Малочисленность солдат могла отразить врага, но сопротивляться долгое время без всякой помощи в степи ей было невозможно; г. Ефремов решился с своим отрядом по крайней мере отбиться от сей шайки. Льстившая их в сем надежда чрез несколько часов соделалась тщетною. Находившиеся при нем пушка и ружья были главнейшими орудиями защищения, приводившими противников в трепет. Доколе был производим огонь из оных и они имели порох, дотоле неприятели не отваживались приближаться, но коль скоро не стало последнего, тогда Ефремов увидел неминуемую свою погибель. Заколотив пушку и сев с командою на лошадей, намерен он был обратиться к Оренбургу и избавиться от плена или смерти. Неприятели, увидев сие, тотчас бросились на них прямо. Г. Ефремов долгое время с своею командою защищался храбро, но у него оставался только один заряд, выстрелив на бегу последним, он не удержал стремительности разъяренной черни, один из коей, догнав его, ударил саблею вдоль ружья и отрубил у него оною у левой руки большой палец, другой из сей же черни поразил саблею над правым ухом, а третий ранил копьем в голову выше лба. Почтенный наш воин, пришед в изнеможение и бесчувствие от таковых ран и поражений, не помнил потом, что с ним и с находившимися при нем происходило.

Опомнившись, увидел он себя и многих из своих товарищей связанными. Всяк вообразив себе человека израненного, поверженного в оковы и доставшегося на поругание неистовым и зверским бунтовщикам, легко может представить, какие чувствования должны были родиться у нашего воина. Ярость, говорит он, и отчаяние попеременно терзали мое сердце: я напрягал все силы моего разума к вымыслам, как бы избавиться от постыдного сего бедствия. Но что долженствовало делать? шайка бунтовщиков была многочисленна; надобно было сносить терпеливо несчастие и ожидать решения своей участи. Враги наши долго скитались по степи, пока наконец, изнемогши от усталости, остановились и скоро потом легли и заснули весьма крепко. Шайка сия, состоящая из уральских (тогда яицких) Козаков и обыкновенных русских мужиков, не знала никаких воинских предосторожностей. Увидев, что они погружены были в глубокий сон, Ефремов время сие почел способным к своему спасению, начал стараться как возможно разорвать свои узы и скоро потом усилие свое увидел не бесполезным. Он освободил у себя правую руку, а посредством оной и другую; потом [183] то же сделал с связанными и подле него лежащими двумя солдатами и вместе с ними ушел.

Прибежав на рассвете к реке Донгус, они скрылись в траве и отдыхали до половины дня; потом вознамерились идти в Оренбург, находившийся тогда от них недалеко; но едва отошли версты с три, как вдруг встречены были двумястами киргизцев, из-за гор выехавшими. Силы путешественников сих уже ослабели, оружия при них никакого не было, нечего оставалось делать, как без всякого сопротивления отдаться в плен. Киргизцы тотчас схватили их, посадили на своих лошадей, под брюхо коих подвязали их ноги и увезли в свои улусы, или жилища. Они продержали их там два месяца. Благодаря Бога, говорит Ефремов, я достался доброму человеку, который почти ежедневно к ранам как на голове, так и руке прикладывал жженый войлок, от чего я и излечен был. Киргизцы, пользуясь тогда замешательством в России, наловили много наших русских и отвезли в Бухарию и Хиву, где продавали в разные руки. Таким образом и Ефремова купил за четыре выделанные красные телячьи кожи у киргизцев бухарец, едущий с караваном, приказчик г-на Гафур хожи, бывшего в Бухарии зятем аталыка Даниар-бека, особы первой по хане.