Судьба генерала

Лакей тут же услужливо сделал шаг вперёд и осветил прапорщика с ног до головы. Николай Павлович с видом знатока осмотрел обмундирование гренадера. На высоком офицерском кивере из чёрной кожи масляно поблескивал позолоченный двуглавый орёл, широко раскинувший свои крылья. Жёлтая золотая чешуя опускалась с висков под подбородок. Тёмно-зелёный мундир с воротником светло-синего цвета с красной выпушкой и красными широкими лацканами на груди сидел на высоком широкоплечем малом как влитой. Штаны из белого фламандского полотна с обтяжными пуговицами, заправленные в высокие, начищенные до зеркального блеска сапоги, плотно облегали стройные ноги. На боку висела шпага в чёрных лакированных ножнах, позолоченной гардой[33] и эфесом на портупее, надетой под мундир.

   — Ай да молодец! — выдохнул восхищённо царь, на лице которого появилось выражение человека, выпившего рюмку водки и закусившего чем-то очень вкусным. — Не офицерик, а картинка, — почмокал Николай Павлович губами, — а ну-ка пройдись. Круго-ом! Ша-агом марш! — скомандовал он хрипловато-зычным командирским голосом.

Александр лихо повернулся через левое плечо и легко, стремительно зашагал по залитой лунным светом зале, высоко поднимая прямые ноги и до хруста в костях оттягивая носки.

   — Кру-угом! — послышалась вновь команда.

Прапорщик непринуждённо, легко на всём ходу развернулся и зашагал назад.

   — Стой, ать-два! — выдохнул довольный император и прослезился. — Вот это молодец, гренадер, уважил отца-командира! Как, значит, тебя зовут? Александр Стародубцев? Молодец, Саша, служи верно, а император тебя не забудет. Ну что ж, орёл, продолжай в том же духе, проверь-ка ещё раз посты, рвения по службе никогда лишнего не бывает, — похлопал по золотому, без бахромы эполету прапорщика Николай Павлович и пошёл дальше по коридору, стремительно и бесцеремонно шагая, выпятив грудь колесом.

   — А, чёрт, — донеслось уже издали гнусавое царское причитание, — сквозняки проклятые! Портьеры как живые шевелятся... Проходной двор какой-то, а не дворец императора всея Руси...

В конце коридора мелькнула высокая фигура царя в шинели внакидку и вкрадчиво скользящего рядом с ним лакея в алой ливрее с зеленоватой лампой в вытянутой руке.

Гренадер усмехнулся и пошёл в кордегардию — караульное помещение во дворце.

   — Николаша в своём репертуаре! — иронично пробормотал прапорщик. — Родился солдафоном, солдафоном и помрёт!

И правда, больше всего на свете царь любил мундиры и бравую выправку. Эта военная поэзия, воплощающаяся в киверах с двуглавыми орлами, золотых петлицах, красных выпушках, этишкетах из белого шнура и прочего, и прочего в том же духе, услаждала его душу больше, чем даже фрейлина, знаменитая своей античной красотой, к которой он сейчас направлялся. Впечатление, произведённое на него молоденьким, легконогим прапорщиком-гренадером, продолжало греть его солдафонскую душу и даже после того, как он опустил своё грузное тело на широкую кровать рядом с люби мой. Целуя её беломраморные плечи и даже занимаясь с ней любовью, Николай бубнил себе под нос:

   — Ать-два, ать-два...

И перед его глазами молоденький офицер продолжал шагать по залитой лунным светом зале легко и бесшумно, словно милое и славное привидение.

   — Ать-два, ать-два...

Вдруг прапорщик оборачивается, и опешивший Николай Павлович, незаметно сам для себя проваливающийся в сонное небытие, видит улыбающуюся курносую физиономию своего отца — Павла Первого.

   — Ать-два, ать-два! Продолжай, сынок! — гаркает покойный император. — Ать-два...

И вот уже лёгкая фигурка прапорщика отрывается от земли и лихо шагает вверх по лунному лучу, пробившемуся в тёмный угол залы через неплотно задёрнутую гардину бокового окна. Полупрозрачная фигурка офицера всё шагает и шагает...

   — Ать-два, ать-два...

Вот уже он под потолком. Бьют часы с амурами. Полночь. Фрейлина заботливо укрывает заснувшего рядышком императора, крестится на лампадку, алеющую под иконой Божьей Матери в уголке спальни, и сама чуть устало откидывается на подушку, тоже проваливаясь в сонную тьму. Ей снится итальянская опера, но на сцене вместо всемирно известного тенора главную партию исполняет красавец Алексей Орлов, фаворит императора, его друг и первый любовник двора Его Величества, в постель к которому мечтала забраться чуть ли не половина дам большого петербургского света. Чем они хуже императрицы Александры Фёдоровны? Ведь, как украдкой поговаривали в столице, царица цепко держала в своих руках этого бравого кавалериста. Алексей Орлов, аппетитно подрагивая ляжками, обтянутыми белыми лосинами, сияя зеркально начищенными ботфортами и музыкально позвякивая шпорами, страстно пел о любви, а фрейлина внимала этим чудным звукам в кресле бенуара. В театре было почти темно. Темно-красный бархат на креслах и портьерах мягко переливался в лучах редких горящих свечей. Фрейлина была одна в огромной зале и совсем голая... Придворным дамам тоже снились мундиры и бравые военные.

А Его Императорское Величество громко сопел рядом со своей разомлевшей в мечтаниях любовницей и изредка повторял во сне: