Сухэ-Батор

А может быть, скакун еще встанет на ноги?.. Где-то здесь неподалеку находилась юрта арата Гончига. Бросив последний взгляд на вытянутое тело коня, Сухэ зашагал в пургу. Юрта выросла перед глазами совсем неожиданно; будто родилась из снежного вихря. Залаяли собаки, вышел Гончиг. Он сразу же признал Сухэ. Обычно при встрече они обменивались приветствиями, как принято в степи, заводили длинный разговор, но сейчас Сухэ только проговорил.

— Там мой конь… упал…

Гончиг все понял, не стал ни о чем расспрашивать.

— Иди в юрту, обогрейся, — сказал он. — Не пропадет твой конь..»

В УРГЕ

Переждав непогоду и дав коню отдохнуть, Сухэ направился в Ургу. Столица в эти дни выглядела особенно праздничной. На пустырях собирались толпы, и никто их не разгонял. Нойоны запросто заговаривали с аратами, заходили в их ветхие юрты, пили чай, толковали о том, как важно сейчас всем монголам действовать заодно. В храмах беспрестанно велись богослужения. Звенели литавры, торжественно завывали флейты, сделанные из человеческой берцовой кости, гудели медные трубы. Синий чад курений, казалось, окутал весь город.

В те времена Урга была религиозным и правительственным центром Монголии. Самое примечательное заключается в том, что название этому городу дали русские купцы и путешественники. Слово «Урга» (испорченное от «орго» — дворец, ставка) монголам было почти неизвестно; они называли свою столицу Да-Хурэ, или Ихэ-Хурэ, — «Большое стойбище»; или же Богдо-Хурэ — «Священное стойбище»; но чаще всего просто Хурэ. Когда-то здесь, в широкой долине реки Толы у подножья лесистой горы Богдо-ула, стоял монастырь главы монгольской церкви — перерожденца Джебдзундамбы-хутухты. А позже вокруг монастыря разросся город.

Этот город состоял из двух частей — монгольской и китайской. Грязные немощеные улочки, войлочные юрты, подворья, обнесенные частоколом, китайские мазанки. Главным украшением города были монастырские храмы. В их архитектуре, яркой, жизнерадостной раскраске словно воплотился самобытный строительный гений народа. Золотые и зеленые черепичные крыши с загнутыми вверх углами, словно стремящиеся улететь ввысь, нежно позванивающие колокольчики по углам, сверкающие на солнце молитвенные тумбы, зеленые драконы, изумительная по свежести красок роспись, белые субурганы — надгробья, пышные дворцы «живого бога» — богдо-гэгэна — все создавало некую почти сказочную картину, навевало мысли о древности. На западном холме поднимались кумирни монастыря Гандана. Были в Урге и другие монастыри.

Вся страна была покрыта густой сетью буддийских монастырей. В 2 565 монастырях, храмах, кумирнях находилось свыше ста тысяч лам, почти половина всего мужского населения страны. Это была огромная армия паразитов, живущих за счет трудового аратства. Поставив себе на службу ламаистскую церковь с ее проповедью непротивления злу, маньчжурские завоеватели стремились убить в некогда воинственном монгольском народе волю к сопротивлению, оторвать мужское население от производительного труда, затормозить развитие экономики, задержать рост народонаселения. Ламаизм — разновидность буддизма — был по своему духу и характеру религией отчаяния и безнадежности, он звал людей к смерти, к преодолению жажды жизни.

Дамдин не удивился возвращению сына. Сейчас творилось такое, что в Ургу приезжали даже из самых отдаленных хошунов. Новостей было много. О них говорили у каждой юрты, на каждом перекрестке. На базарной площади древний улигерчи пел о пришествии Амурсаны. Толстые ленивые ламы едва успевали принимать подношения многочисленных паломников. По вечерам Сухэ и отец сидели на войлоках, тянули из чашек горячий соленый чай и вели неторопливый разговор. Мать молча смотрела на них. Ее глаза в мелких морщинках светились лаской. Она исподтишка любовалась Сухэ: девятнадцатый год, а с виду богатырь — рослый, плечи широкие, взгляд смелый, как у орла. Возмужал, окреп. Из всех детей Сухэ был. самым любимым. Ханда подумывала о том, что пора бы засылать сватов. Обзаведется своей юртой, семьей, хозяйством, и не будет его тянуть куда-то в степь. Но когда мать заговаривала о женитьбе, Сухэ смеялся. Его больше занимали разговоры с отцом. Дамдин мог порассказать кое-что о последних событиях.

— Я так думаю: оросы помогли, — говорил он. — Недаром Ханда-Дорджи ездил к белому царю. Говорят, царь обещал свои войска прислать…

Откуда было знать Дамдину, что в Петербурге обстояло не все так гладко, как шла о том молва. Делегация Ханда-Дорджи передала царю письмо богдо-гэгэна. Богдо писал, что ханы и князья стремятся отделить Монголию от Китая и провозгласить протекторат России над новым монгольским государством.