Священный Цветок. Суд фараонов

Слушайте все: вот как я рассудил: да будет дух жреца, впервые осквернившего могилу царственной жены, предан в когти Истребителя, дабы познал он последние глубины Смерти. Но этот человек пусть выйдет от нас невредимым, ибо совершенное им сделано по неведению и потому, что им руководила Хатор, богиня любви. Любовь правит тем миром, где мы нынче встретились, как и всеми мирами, в которых мы жили или еще будем жить. Кто смеет отрицать ее могущество? Кто осмелится восстать против ее закона? – А теперь – в Фивы!

Словно множество крыльев прошумело – и все исчезли. Нет, не все, ибо Смит еще стоял на ступенях перед двумя задрапированными колоссами, а рядом с ним, дивно прекрасная, неземная, светилась призрачным светом фигура Ма-Ми.

– Я тоже должна уйти, – шепнула она, – но прежде хочу сказать два слова тебе, который был скульптором в Египте. Ты любил меня тогда и за эту любовь заплатил жизнью, ибо ты и тогда поцеловал мне руку, как сейчас поцеловал мою мертвую руку, взятую из могилы. Я была женой фараона лишь по закону – пойми меня: только по закону, – и титул Царственной Матери в моей надгробной надписи – изваянная ложь. Гору, я никогда не была по-настоящему его женой и, когда ты умер, скоро последовала за тобой. Ты забыл, но я – я помню. Ты думаешь, это вор сломал мою фигурку, которую положили со мной в могилу? Нет. Я сама сломала ее, потому что ты осмелился написать на ней: «возлюбленная» – не «бога Горуса», как бы следовало, но «человека Гору». И когда меня хоронили, фараон, узнавший все, вынул эту статуэтку из-под моих одежд и отшвырнул ее прочь. Помню, отливая ее, ты бросил в огонь с бронзой и золотую цепь, подаренную мной тебе, говоря, что я достойна быть отлитой из золота. И это кольцо с печатью на моей руке – тоже твоей работы. Возьми его, Гору, и вместо него дай мне то, что на твоей руке, кольцо Боса. Возьми его и не снимай до самой смерти, и пусть оно ляжет с тобой в могилу, как это легло со мной.

А теперь слушай! Когда взойдет солнце и ты проснешься, ты будешь думать, что все это тебе приснилось. Но знай, о человек, которого некогда звали Гору, что такие сны – тень истины. Боги меняют свои царства и имена, люди живут, умирают и оживают, чтобы снова умереть; царства могут пасть, и правители превратятся в забытый прах. Но истинная любовь бессмертна, как бессмертна душа, в которой она зародилась. И для нас с тобою кончится когда-нибудь ночь скорби и разлуки и восстанет ясный день славы, мира и полного соединения. А до того не ищи меня более, хотя я всегда буду близко около тебя, как и была всегда. До этого благословенного часа, Гору, прощай!

Она склонилась к нему; он вдохнул аромат ее дыхания и ее волос, свет дивных глаз проник в самую глубь его души, и он прочел в ней ответ, начертанный там…

Он простер руки, чтобы обнять ее, но она уже исчезла.

Смит проснулся, весь застывший и окоченевший, проснулся на том же месте, где уснул впервые, то есть на каменном полу, возле погребальной ладьи, в центральном зале Каирского музея. Дрожа от холода, он выбрался из своего убежища и выглянул – зал был так же пуст, как и накануне вечером. Ни тени, ни следа царя Менеса и всех этих фараонов и цариц, которых он видел во сне так ярко, так реально.

Раздумывая о странных фантазиях, которые может навеять сон, когда человек устал и у него взвинчены нервы, Смит дошел до входных дверей и стал ждать в тени, молясь в душе, чтобы, – хотя это была пятница – магометанский праздник, – кто-нибудь заглянул в музей убедиться, все ли там благополучно.

Молитва его была услышана. Вошедший сторож, не глядя, отпер дверь – он загляделся в окно на змея, борющегося с двумя воронами. Смит мгновенно проскользнул мимо него вниз по лестнице, прячась между статуями, и так добрался до ворот.

Сторож при виде его вскрикнул от испуга, но, так как нехорошо смотреть на призраки, являющиеся там, где не могло быть человека, быстро отвернулся. Смит воспользовался этим и поспешил выбежать через ворота и смешаться с толпой.

Приятно было погреться на солнышке после ночи, проведенной на холодном каменном полу. Дойдя до своей гостиницы, Смит объяснил, что ездил обедать в Менахоуз, возле пирамид, опоздал на последний трамвай и вынужден был там заночевать.

Говоря это, он нечаянно ударился пальцами об острый угол футляра в кармане, заключавшего в себе реликвию Ма-Ми. Боль была так сильна, что он невольно посмотрел на пальцы и увидел кольцо на мизинце. Боже мой! Да ведь это не то кольцо, что дал ему директор. То было с надписью, посвященной богу Босу, и с его изображением. А это – с королевской печатью и с именем Ма-Ми. Так, значит, это был не сон?

И до сего дня Смит спрашивает себя, не перепутал ли он чего-нибудь тогда впопыхах, не взял ли из рук директора другое кольцо, или не спутал ли колец сам директор. Он даже писал директору, но тот уже обо всем забыл и помнил только, что он дал Смиту одно из двух колец, а которое – не помнит, и что кольцо с надписью: «Бос-Анк, Анк-Бос» лежит вместе с прочими драгоценностями Ма-Ми в Золотой комнате музея.