Я рассчитывал в крайнем случае на прикуриватель, но все-таки хотел найти спички. Я обшарил бардачок, ничего не нашел, но в это время раздался восторженный Лешин крик.
— Стас! Обалдеть!
Я быстро подошел к багажнику. Леха протянул мне бутылку, сильно смахивающую на коктейль Молотова.
— А вот и спички.
К бутылке, оказывается, прилагался и коробок спичек.
— Ну и чудненько! — воскликнул я. — Человек хотел поджечь чей-то дом, очевидно. Помните, в нас тоже метали такие штуки? Но оружие обратилось против того, кто его создал. И теперь сгорит его собственный автомобиль. Как говорится, не рой другому яму… Отходите все!
Все и отбежали, причем я заметил, что Славик бережно прижимает к себе подхваченную им из травы шкатулку. Я убедился, что мои друзья отошли на безопасное расстояние, поджег запал и метнул бутылку в «Москвич». Она разбилась — машина загорелась. Я отбежал к остальным. Мы молча стояли и смотрели, как горит автомобиль.
— Стас, почему ты такой жестокий? — внезапно спросила Хельга.
Славик возмущенно вскинулся, словно стремился защитить меня от несправедливого обвинения (с чего бы это он?), но я остановил его жестом руки.
— Не жестокий, — ответил я ей. — Я прагматичный и циничный. Понимаешь, Оля, я не верю ни во что, кроме Бога, и никому, кроме самых близких друзей. Может быть, ты и не знаешь, но первого января девяносто пятого года в городе Грозный был страшный бой. Там погибали сотни, а может, и тысячи наших бойцов. В основном это были вчерашние мальчишки. В прямом смысле слова мальчишки. Их бросили в бой, даже толком не поставив задачи. Точнее, не поставив реально выполнимой задачи. И их убивали в упор под звон кремлевских курантов. А в это время по всей стране пили шампанское и смотрели «голубые огоньки». Я больше не люблю «голубые огоньки» с голубыми артистами. Хотя они, может быть, и не виноваты; говорят, все эти «огоньки» снимают чуть ли не за месяц до праздника. Но все равно — ведь не прервали же концерты эти все поганые, не сказали с экрана: «Граждане! У нас идет война! Сейчас умирают наши солдаты. Не до праздников!» Никто же не сказал. Это, наверное, мелочь. Но с тех пор я не люблю Новый год и презираю россиянскую власть — в любом ее виде. Но самое главное — я понял, что я, вот я как человек, никому не нужен, кроме мамы и папы, и иногда — близких друзей. И поэтому я тоже, кроме них, никому ничего не должен. То, что хорошо мне и моим друзьям, — то и правильно. А все остальное — от лукавого. Ты уж извини. Я сейчас должен спастись сам и спасти вас вокруг себя, потому что это я втравил друзей в эту историю, а тебя — потому что потому. Ясно? А на киргиза этого — мародера — мне наплевать. Расходный материал.
Хельга промолчала. Зато встрял Леха.
— Ты знаешь, Стас, я себя сейчас как в кино чувствую. Герой боевика какой-то.
Я усмехнулся.
— Леша, ну а как оно, по-твоему, бывает? Ты просто живешь, например, учишься в школе, играешь в футбол, бегаешь за девчонками. Обычная жизнь, в общем. А потом тебя забирают в армию, и попадаешь ты, скажем, на Северный Кавказ. А там — война. И вот в тебя там стреляют, в такого хорошего и для самого себя очень ценного. И хотят тебя убить. И самое противное, что это кино нельзя выключить и кнопки «перезагрузка» тоже нет. Убьют — и это навсегда. Вот кому-то выпадает такая беда, а кому-то нет: проживет всю жизнь дома, тихо и спокойно. А вот почему одним достаются эти неприятности, а другим — нет, этого я не знаю. Это судьба называется.
Я говорил довольно сумбурно, с большими паузами, и не мог выразить словами мысль, которую хотел донести до Лехи. Не знаю, понял он меня или нет.
Впрочем, неважно. Я заметил, что Хельга достала свой сотовый и включила его.
— Ну как? — поинтересовался я.
— Сеть плохо ловится, — пожаловалась она.
— А куда ты хочешь звонить?
— В посольство.
Я оторопел.
— В немецкое, которое есть здесь?
— Да, — терпеливо, как дауну, начала объяснять мне Хельга. — В наше родное немецкое посольстве в Киргизии. Мы с братом там регистрировались. У меня в телефоне забит номер — на случай чрезвычайных обстоятельств.
— Так чего же ты раньше не позвонила? — возмущенно завопил Славик, прислушавшийся к нашему разговору. — Сеть-то в городе работала!
— А смысл? — холодно ответила Хельга.
— Да, — поддержал я девчонку, — вермахт они точно за нами не прислали бы.
— А теперь что?
— Теперь мы на свободе, они могут нам помочь. Если захотят, конечно.
— Сигнал очень слабый, — повторила нам Хельга.
— Ну а чего тогда ждать? Давайте по склону вверх поднимемся.
— Я сбегаю, — предложила Хельга.
— Нет, — жестко отрезал я. — Идем все вместе. Никаких разрывов в цепи. Только вместе, только рядом. Леха, пошли.
Лехе идти было явно трудно, но он, хотя и кряхтел, мужественно старался нас не тормозить. Хельга держала свой аппарат на уровне лица и пока молчала. Мне кажется, мы поднялись уже достаточно высоко, и в тот самый момент, когда я уже хотел было спросить, что там с сигналом, она сама воскликнула:
— Есть!
— Привал! — ответил я, и мы все попадали на пятые точки.