– Меня отталкивали, мной пренебрегали. Когда я, малютка, просила ласки или поцелуя… когда рука моя искала другую руку – меня прогоняли с жестом нетерпения… И вот – слушайте меня внимательно – однажды все мое влечение к добру сменилось влечением ко злу… Зародыш любви превратился в зародыш ненависти… и эта ненависть разрасталась, крепла, завладела всем сердцем моим… Я ненавижу! Ненавижу! И больше всех на свете ненавижу того, кто осмеливается называться моим отцом, того, чьим зятем вы стали, мистер Барнет, – банкира Арнольда Меси!
Бам был невозмутим.
– О, вы еще не знаете, – продолжала она, – что значит ненависть калеки, несчастного создания, не имеющего надежды ни на одну из человеческих радостей! Да, я ненавижу его, моего отца… в этом не признаются… это чудовищно… но я настоящая американка и говорю, что думаю… Если вы боитесь меня – тем лучше, я только этого и добиваюсь…
– Зачем вы говорите мне все это? – спросил он. – Что мне за дело до вашей ненависти или любви?..
Она перебила его движением руки.
– Зачем я вам говорю это? Потому что наконец настал день, когда я увидела возможность мщения… потому что я вас заставлю помочь мне…
– Я помогу вам? – воскликнул Бам. – Не много ли вы на себя берете?
– Я вам кажусь чудовищем? Верю!.. Но тем не менее вы мне поможете – и сейчас поймете почему… Недавно отец мой вошел в мою комнату и без всяких предисловий выразил мне свою волю: я должна была выйти за вас замуж… Я, калека, приговоренная к безбрачию – и вдруг меня приковывают к какому-то человеку… меня лишают последнего блага – моей свободы!.. Это гнусность! Это преступление!.. Я высказала мое отвращение к браку, я умоляла его. Да, Барнет, я умоляла… Он сказал: «Я хочу!» Я отвечала: «Хорошо!»… Вы пришли… и я ваша жена… А теперь я объясню вам, почему я ненавижу вас, которому меня продали… почему я говорю с вами откровенно, цинично, если хотите, и почему, наконец, вы будете подчиняться мне!
– Вот как? – спросил с улыбкой Бам. – Вы одаряете меня своей ненавистью?
– О, не смейтесь, – перебила она резко, – потому что, возможно, очень скоро будете сожалеть, что насмехались надо мной. Помолчите пока. Итак, вы явились… Когда вы увидели меня в первый раз, то даже не взяли на себя труд скрыть от меня свое впечатление… Это была смесь жалости с отвращением. До отвращения мне мало дела, а жалости я не хочу! Я даже одно время думала, что, увидев мое безобразие, вы посовеститесь и откажетесь от постыдного брака. Вы не отказались. Позже я поняла, что вы не могли отказаться. Желая узнать, до чего дойдет ваша низость, я выказывала радость, которой, конечно, не чувствовала. Вы унизились до бесстыдных любезностей. Нет, я не забыла всего этого! Вы шептали мне на ухо нечто, похожее на приторные слова любви. Я содрогалась от стыда и бешенства и не знаю, что помешало мне плюнуть вам в лицо. Но я сказала себе, что, возможно, через вас я найду путь к единственной цели моей жизни – к мщению и… не ошиблась. Судите сами…
По мере того как Мария говорила, голос ее становился чище и звонче.
– Я рассудила так: «Этот человек женится на мне. Я внушаю ему отвращение. Никакое чувство, даже сожаление, не влечет его ко мне… С другой стороны, отец мой нисколько не заботится о моем счастье или несчастье… Все это доказывает, что я в настоящее время предмет торга, или кольцо цепочки, соединяющей этих двух людей… Они оба нуждаются во взаимной гарантии… гарантию эту составляю я…» Правильно ли я рассуждала? Да или нет?
Бам вздрогнул. Ясность ума, трезвость суждений, холодная и резкая логика ужасали его больше, чем прежнее бешенство.
– Вы, кажется, уже не смеетесь, – продолжала безжалостная женщина. – Вы боитесь Меси, Меси боится вас. Между вами существует тайна, разглашение которой может погубить вас обоих…
– Что вы имеете в виду?
– Ах, вы не понимаете? Извольте… В деловых кругах Нью-Йорка неожиданно появляется некий Гуго Барнет, который также неожиданно становится компаньоном одного из крупнейших банкиров. Почему? Кроме того, он не обнаруживает никаких способностей к финансовой деятельности и никаких, подчеркиваю, никаких деловых качеств. Доказательством существования тайного сговора прежде всего является ваше ничтожество…
– Сударыня! – вскипел Бам. – Вы забываете, с кем вы говорите!
– С кем я говорю? О, такое не забывается! Я говорю с представителем грязного дна Нью-Йорка, с мошенником и вором!
Бам шагнул к ней.
– Стойте, Бам! Я понимаю: вы способны убить. Да вам не привыкать, не так ли? Ну-ну, не горячитесь… В данном случае мне все равно, кто вы такой. Я хочу договориться с вами.
– Со мной? Никогда…
– Да, с вами. И вы примете мои условия. Потому что они выгодны вам…
– Говорите, – сказал Бам.