Другое исследование, проведенное политологом из Йеля Робертом Лейном, показало, что величина дохода оказывает измеримое, однако весьма слабое влияние на уровень счастья. Эта положительная корреляция была в значительной степени выражена среди бедных слоев населения (что неудивительно). По всей видимости, деньги могут купить счастье лишь в ограниченных пределах: если определенная сумма позволяет нам перестать беспокоиться о физическом выживании. Кроме того, мнение о том, что рост дохода приводит к умножению счастья, представляет собой лишь теоретическую аксиому, не находящую достаточного подтверждения в реальной жизни.
Мы начинаем ставить знак равенства между понятиями «деньги» и «власть» с раннего детства. Дети обладают заметным уровнем контроля окружающей их среды: стоит им закричать, как они сразу получают пищу, чистые пеленки, комфорт и родительские объятия. Здоровые и любимые дети — вот истинные властелины мира.
Однако по мере взросления мы постепенно утрачиваем эту власть. Оставаясь все еще сравнительно беспомощными, мы начинаем верить во всемогущество взрослых (особенно родителей) и пытаемся восстановить нашу собственную власть путем идентификации себя с окружающими нас взрослыми.
Распространенная фантазия о несметных богатствах — и присущей им безграничной власти — результат нашего детского желания восстановить привычные когда-то эффективность и мастерство решения проблем. Почти все мы склонны ставить знак равенства между богатством и властью, и в определенной степени все мы хотим получить и то и другое. Деньги служат для оценки наших достижений и показывают, насколько нам удалось добиться власти и уважения. Они превращаются в мерило нашей власти, статуса и степени влияния в обществе и, похоже, нашей собственной ценности в глазах общества.
Однако это обоюдоострый меч. Когда денег становится достаточно, чтобы наделить вас властью, они начинают сами властвовать над вами.
Значение денег и значение времени формировались рука об руку на протяжении тысячелетий и менялись по мере развития наших культур. Подобно тому, как деньги перестали быть помощником при бартерных обменах и превратились в символ ценности, время перестало быть простым разделителем утра, дня, вечера и ночи или сезона жатвы от сезона пахоты и приобрело четкие атрибуты — часы, минуты и секунды.
Наука и бизнес наших дней создали концепцию линейного времени, а с ростом индустриализации и развитием торговли время начало приобретать стоимость. Стало возможно измерять время деньгами. С тех пор как каждому рабочему часу стал соответствовать определенный уровень заработной платы, мы не только ощущаем время, но и
Эта связь пронизывает всю нашу жизнь. Вопрос «Сколько времени это займет?» определяет, чем мы будем заниматься. Вопрос «Долго ли ехать до школы или места работы?» определяет, где мы живем.
В наши дни любая покупка превращается в двустороннюю сделку: вы расходуете время и энергию на то, чтобы заработать деньги, а затем расходуете эти деньги на то, чтобы приобрести товары и услуги, являющиеся выражением времени и энергии кого-то другого. Эта связка «время—деньги» порой напоминает собаку, гоняющуюся за собственным хвостом: мы тратим время на приобретение денег, с помощью которых надеемся вернуть часть времени, потраченного на получение денег.
Подобно первым шагам ребенка, наши первые значительные покупки — плата за обед или билет в кино при первом свидании, первый автомобиль, первый дом или квартира, — часто выступают в качестве подтверждения нашего статуса как независимой, автономной личности. И наоборот, полная благоустроенность с раннего возраста способна нанести ущерб нашему ощущению самостоятельности и уровню амбиций6.
Именно это случилось с моим клиентом по имени Джон, который получил один из высших управленческих постов в международной компании, основанной его отцом. Подразделение, которым руководил Джон, работало очень успешно, однако он сам испытывал смутное недовольство. Однажды он рассказал мне, почему решил присоединиться к семейному бизнесу вместо того, чтобы начать собственное дело.
«Было бы глупостью не сделать этого: уж слишком много преимуществ, — сказал он. — И потом, смог бы я добиться того, что у меня есть, не в отцовской компании, а где-то еще? Не знаю».
Джон унаследовал место в жизни, которое позволило достичь высокого уровня благосостояния, однако поставило под сомнение его собственную ценность.
Для многих богатых наследников, в чью пользу открываются трастовые фонды7, путь к богатству еще более прост, чем путь Джона, однако оно точно так же не приносит им пользы. Они часто наследуют деньги из фондов в возрасте, когда их личность еще не сформирована, поэтому на их жизнь неизбежно влияет ощущение гарантированного финансового будущего. У тех же, кто создает богатство с нуля, вынужденная автономия с возрастом создает другой тип связи с деньгами: они пытаются компенсировать себе и своим детям то, чего не имели прежде.