Так хочет бог!

Тимофей Михайлович собирался уходить по той тропке, по которой они сюда добирались, но лошадь предпочла не возвращаться, а мчаться вперед. Мелькнули сбоку две повозки, лица встревоженной охраны, а дальше – кусты, кусты, оливковые деревья, заросли персиковых садов. Дорожка петляла, уносясь вдаль. За спиной гудел топот погони.

Казак спрятал саблю в ножны, предусмотрительно всунутые за пояс, оглянулся.

Десяток всадников в развивающихся дорожных плащах неслось по его следу, понемногу сокращая дистанцию. Вперед вырывались трое: молодой витязь в серебренном остроконечном шлеме, похожий на выброшенного из седла "щеголя", и двое невысоких смуглоликих степняков, уже натягивающих свои кривые луки.

Горовой пришпорил жеребца, заставляя его увеличить и без того бешеный темп гонки.

Повороты мелькали один за другим. Узкая караванная тропа, протоптанная тысячами копыт, петляла в скалах, как змея, уходящая от опасности по воде.

Это не давало преследователям обрушить на его плечи всю мощь своих луков. Но и для беглеца появилась одна существенная проблема – он не знал, чего ожидать от следующего поворота. Там мог быть обрыв, перед которым здравомыслящий человек придержит скакуна, могла быть развилка с селением, полным людей, да и воинский отряд местного бека, посланный патрулировать окрестности, нынче не редкость.

Мимо крупа лошади промелькнула пара стрел. Преследователи подобрались близко. Если попадут в коня, то гонка будет проиграна. Тимофей сдержал бег жеребца, высматривая удобный поворот. Ага! Вот и он.

Едва склон горы скрыл его от преследователей, удила рванули рот скакуна, заставив того встать на дыбы, остановиться и развернуться. Сабля прыгнула в ладонь.

Вылетевший из-за поворота витязь успел среагировать. Нырнул под лезвие клинка, уходя подальше, прикрылся щитом. Два добрых удара саблей пришлись на умбон и на гарду, выпад в шею выдержала кольчуга противника. Азиат умело прикрылся конем, закрыв подъесаулу путь к отступлению. Топот за спиной указал, что к врагу прибыло подкрепление.

Араб взмахнул своим оружием, по плечу пробежал первый кровавый росчерк.

Позади возмущенно загалдели лучники. Они держались на отдалении, не решаясь приближаться к сече.

Горовой окончательно сосредоточился на поединке. Темп он уже потерял, осталось выгадать себе хотя бы одного поверженного врага. Тем более, что тот сам не стремился отойти за спины подоспевших товарищей.

Удар встречался ударом, выпад блоком. Сабли мелькали все быстрее.

К первой ране на плече добавилась вторая, узкий прорез на груди, над самым сердцем. У Горового не было кольчуги, и даже легкие касанья бритвенной сабли противника оставляли следы на теле.

Но и араб пропускал. Надрублен плащ, багровым подтеком окрасился рукав. Под наносником белеет зубами оскал, изображая улыбку, но из надкушенной в азарте губы на подбородок тянется тонкая струйка крови.

Налетевшие лучники всадили сразу три стрелы в круп лошади. План рушится на глазах!

Жеребец под седлом казака все хуже слушается колен, не реагирует на удила. Животное слабеет и готово пасть. Осталось немного.

Тимофей чертыхнулся. Ничего! Надо лишь прикрыться своей лошадью от стрелков, сбить врага и, перескочив в опустевшее седло, уйти дальше в скалы.

Осталось малость – победить.

Тимофей рубил, выискивая прореху в обороне соперника.

Вот, вроде, руку далеко отставил. Выпад! Но край чужого щита легко отбил лезвие, а по спине рыцаря потекла новая струйка крови.

Забавляется гад!

Араб ухмыльнулся в ответ на чертыхания.

И тут же получил два чудовищный удара. Один отвел саблю араба, второй проломил щит, вгоняя лезвие под чешую наборного доспеха. Латинянин шел на смерть, выйдя бездоспешным под ответный удар раненого стража. Шел на размен.

Сабля араба пошла вниз вместе с гортанным проклятием на незнакомом языке.

Но не дошла.

Две стрелы свистнули в воздухе. Одна прошила голову лошади беглеца, вторая лишь срезала прядь волос с его затылка, всадившись в приоткрытый рот противника.

Горовой полетел вниз, успев оценить и удивиться странному пернатому украшению на лице араба.

От удара о землю, в голове вспыхнули яркие сполохи, закрывшие небо кровавыми пузырями разводов. В ушах задавило, вгоняя в цепляющийся за картинки мозг чехарду ярких необычных картинок. Вроде застывшего в седле противника с торчащей из глаза стрелой.

На плечи навалились стражники, казак провалился в забытье.

2.

На этот раз его связали, оставив свободными только ноги. Тугие кожаные путы стягивали локти и кисти рук, зафиксировав сидящую фигуру у стены повозки.

Казак мотнул головой, приходя в себя. Мир мигнул лучами пробивающегося через полотно навеса солнца и взорвался в мозгу чудовищной болью.

– Курвы!

На ругань внутрь заглянул араб в блестящих доспехах. Горовой давно приметил этого сарацина. По всем признакам, у похитителей он был главным.

Араб уверился, что беглец пришел в себя.

Горовой зацедил сквозь зубы:

– Что, вражина? Добра я табе людей проредил?

Сарацин остался безучастным. Видимо, не понял.