Тираннозавр

Внезапный звук прохрустел за стеклом. Пошатнулись занавески. Видел ли он энциклопедию? Глаза мальчика все еще замурованы. Лишь полутона и тени. Саше хотелось рвануть с кровати, схватиться за руку окна и убрать все прозрачные стены. Обнять своего друга и целовать, целовать, целовать. А вдруг они не друзья? Прижаться, прилипнуть к холодным чешуйкам, обжечь свои руки в котлах его глубоких широких ноздрей, пощекотать внутри, потрогать, ощупать тяжеленные бритвы, жирные колья зубов. Ну а что если они не друзья? Конечно. Дружить. Его никто никогда не учил этим самым простым и важным вещам. Никто никогда не сказал ему это. Однако, казалось, что он где-то наверняка это слышал. Много раз. Каждый день. Каждый час. Самое важное правило в жизни. Саша знал сам. Если всегда быть хорошим с другими, то и с тобой будут всегда хорошо. И это работало. И у него получалось это со всеми, кроме людей. Совесть.

Это игра такая. Око знало, что Саша не спит. Знало, мальчик видит все до мельчайших песчинок подробностей сквозь закрытость своих маленьких глаз: абрикосовый чан рептилии с ночью посередине, косточкой-тьмой в жёлтом варенье – зрачком. А вокруг глазного костра – зелёная стенка из титановых листьев и глины, жидкий панцирь из изумрудно-древесных камней, как магма, как травянистая лава, что разлилась по окну вокруг глаза – чешуя динозавра. Саша все еще не открыл глаза. Но ему придется. Всем всегда приходится.

Рекс молча усмехнулся и двинулся вниз. Его хвост нежно лизнул оконное стекло, кистью наконечника. И по стеклу забегала волна вибраций, разлилась по воздуху. Звук, как будто ледяной снежок, запущенный грозой, влип в окно, застыл. Веки Саши были тут же взвинчены наверх. Глаза открыты. Потолок. Затем шлепок землетрясения у подножья дома. Тираннозавр рухнул наземь; так, что всколыхнулось одеяло, и судорога заерзала в ноге. Спокойно. Закричала чья-то тачка. Так сильно, надрывая горло. Нет, не одна сигнализация. Даже человек не может так кричать. Их море. Сирены, как в той книжке у Гомера. Не кричат ли все на свете звуки, чтобы свести с ума?

Спокойно. Саша дышит животом. Его учил школьный психолог, после того как он как-то начал задыхаться на уроке музыки. Вдох и выдох. Все нормально. Все хорошо. Он то ли счастлив, то ли до немоты напуган. Счастье не отличить от ужаса. Салатно-карие глаза мальчишки бегут к окну. Еще пару шажков по полу босяком – и все. Шмяк. Шмяк. А что, если? А вдруг его там…? Шаг. Нет. Он тут. Он там! Пятнадцать метров мышц, зубов и силы. Как корабль, что застрял в ужасно-узкой бухте. Среди рифов клумб и лавочек. Его силе тесно, ему душно. Каждый его выдох дует против ветра, принуждая того повернуться вспять. Полопался асфальт, на нем виднеются распластанные раны – ямы. Даже почву на газоне испещрили язвы. Узкие каньоны расползаются, как змеи по площадке с облезшими качелями. Вся дорога перед домом, каждый вход и выход, все под гнетом восьми тон древнего убийцы. Оконное стекло прилипло к коже Саши. Он никому на свете не отдал бы этот взгляд в его глаза. Майка запульсировала вместе с сердцем. Он смотрит на меня.

Как рухнувший в объятья пледа пес, тираннозавр гладит Сашу взглядом. Его кожа, ломтями мясного камня вгрызшаяся в мышцы, – это несбывшиеся перья. Сила – это несбывшиеся крылья. Поэтому все птицы так слабы. Между слабым мальчиком и мясом мощи от силы десять метров, худое стеклышко-анорексичка и крохотулька-пятнышко красного оттенка снаружи на окне. Вокруг бордовой кляксы – паутинка, сплетенная ударом. Трещинки разбегаются нитками по стеклу. Мама. Мама? Мама! Посмотри, там за окном тираннозавр. Я же говорил тебе, что они бывают! Мама? Но комнатная пасть молчит в ответ. Немые стены и звук блендера за дверью. Саша выбегает прочь. Туда, где будто бы под пыткой испускает свой последний выдох чья-то тоненькая глотка. Туда, где писк микроволновки.

Прямоугольная картина. Лучики затвердели в воздухе тонкими полосками. Пылинки ползают, как червячки по свету солнца. Ее халат. Участки кожи, обрамленные нитками, что тянутся друг к другу ручками. Порванные ткани. Пришитые лоскутки. Небрежные волосы.

– Мама!

– Цыц! Тихо!

– Мама, мама, ты представляешь? Там тираннозавр! За окном, настоящий!

– Да, садись есть.

Мамина рука тычет в стол, глаза глядят в никуда, в экран. Ее скулы напряжены. По новостям бурчат что-то о чрезвычайно сильном ветре. Передают через экран экстренное сообщение. Всем что-то угрожает. Невиданное нечто. Ураган или циклон. Что-то страшное. Тьма людей. Красно-сине-зеленые человечки бегут. Спасайтесь. Спасите детей. Красно-сине-зеленые рты говорят в студии. Очевидцы ужаса. Кто-то заснял это. Настоятельно рекомендуют оставаться дома. Это во всем мире.

– Мама!

– Садись, говорю, не хочу ничего слушать.

– Но там тираннозавр!

– Где?

– Там, у нас во дворе.

– Ну хорошо, хватит.

Саша рассматривает пол виноватыми глазками. Рисует полукруг большим пальцем.

– Мам…

– Что?

– Он хороший. Он, правда, хороший.

– И?

– Он, наверное, задел наше оконце. Случайно. И нечаянно разбил. Совсем немножко! Там теперь что-то красное и…

– В смысле?