«Красивая, – мысленно согласился с ней Антонов, глядя на стройные ноги Розы Ильиничны, на ее не по годам тонкую талию под туго обтягивающей тело белой синтетической водолазкой: заведующая отделением только что пришла на работу, еще не успела надеть халат, – красивая», – еще раз подумал Антонов и неожиданно пожелал ее страстно, горячо, так, что в груди поднялась удушающая, сладкая волна.
Дежуря около матери, он спал так чутко, что просыпался даже тогда, когда у Анны Андреевны менялся ритм дыхания, почти неуловимого для человеческого слуха. Тогда, на рассвете, подав матери судно, Антонов вышел, как обычно выходил в таких случаях, за дверь палаты, вышел и увидел сцену, которая сейчас вдруг приснилась ему, неизвестно по каким законам возникнув из глубин памяти ровно через восемь лет. Антонов точно вспомнил, что это было девятого июня, потому что мама умерла десятого, завтра восьмая годовщина ее смерти. Да, именно девятого числа видел он Поедающего пряники – эту последнюю вспышку жизни, ремиссию, как называют ее врачи. А еще через несколько часов, утром, когда он вышел в коридор во второй раз, нянька протирала шваброй пол, и там, где еще недавно стояла кровать Поедающего пряники, блестела, просыхая в солнечных лучах, широкая мокрая полоса. По коридору, стреляя глазками в молодого Антонова, бегали хорошенькие, чистенькие студентки в белых халатиках гораздо выше колен; две из них, стараясь подавить хохот, прыская, тащили откуда-то фанерную трибунку для профессора – за неимением зала, он собирался читать лекцию здесь же, в коридоре. Давясь от смеха, награждая друг дружку веселыми тумаками, раскрасневшиеся девушки поставили трибунку точно в том месте, где помещалось изголовье Поедавшего пряники. И эта суета, это веселье молодости, шалеющей от избытка сил, великое, всепобеждающее беспамятство жизни, которое впервые ощутил Антонов, так остро задели за живое, что запомнились больше самой смерти, случившейся на его глазах.
«Как странно устроена наша память, – казалось, забыл напрочь, а оно все, каждая крупица, лежит в кладовых, ждет своего часа, все лежит – что было и чего не было, последнее особенно удивительно, необъяснимо!» Пофилософствовав так немножко, Антонов встал с постели и направился в ванную, совмещенную с туалетом. По дороге остановился в темном коридоре перед дверью во вторую комнату квартиры, подергал за ручку, приложил ухо – как всегда, мертвая тишина! А чего, спрашивается, он дергал, чего прислушивался? Знал ведь прекрасно, что дверь в эту вторую комнату закрыта наглухо. Семь лет назад, вместе с московской пропиской, получил Антонов ордер «на подселение» в эту квартиру, подселился, занял свою комнату, а соседей так до сих пор и не видал. Знал только, что там, за дверью, большая комната – двадцать два квадратных метра, на восемь метров больше той, которую занимает он сам. Сейчас Антонову вдруг представилось, что эта большая комната в его квартире принадлежит старухе, которая давно уже умерла и владеет ею, будучи мертвой. А что, очень просто: жила себе одинокая старуха, потом поехала куда-нибудь за Урал, погостить в родную деревеньку, да и дала там дуба, сообщить сюда о ее смерти некому, или не сообразили, или поленились, мало ли как оно в жизни бывает! Вот с тех пор и владеет мертвая старуха этой большой комнатой с окнами на юг. Деньги за квартиру платит ее сберегательная книжка – Антонов слышал о таком виде услуг и сам подумывал, что хорошо бы и ему так устроиться, а не таскаться каждый месяц в кассу. Да дело оставалось за малым – не было и нет у него сберегательной книжки. Да разве ее одной… Если уж посмотреть внимательно, ничего нет: ни денег, ни близких, ни детей. А ведь ему, Антонову, уже тридцать семь, лучшее время прожито, жизнь летит так, что только ветер свистит в ушах. Утром, после сна, на лбу стала появляться косая морщина, зубы ни к черту, волос на голове – на одну хорошую драку, и еще – пугающее ощущение в животе: иногда кажется, что там лежит горячий камень.
Он вспомнил о матери, в тумане памяти мелькнуло ее голубоглазое чистое лицо, застучала и смолкла пишущая машинка «Рейнметалл» с высокой черной кареткой… Всю жизнь мать работала машинисткой в редакции газеты, тянулась изо всех сил, чтобы ее сын был не хуже других. Стучала, стучала, стучала день и ночь и в будни, и в праздники подрабатывала сверхурочно к своей маленькой зарплате.
В двадцать три года Антонов с отличием окончил филологический факультет, его дипломная работа, посвященная рассказам Чехова, была удостоена награды на всесоюзном конкурсе студенческих научных работ. Все складывалось как нельзя лучше, но тут пришла повестка: Антонов подлежал призыву на действительную военную службу. Это известие показалось ему кошмаром. Теперь он и сам не знал почему… В армию? Ни за что!
Вдруг подвернулось целевое место в аспирантуру, но не по литературе – по экономике… Он выпросил это место, кое-как сдал вступительные экзамены и с тех пор… начал жить на чужой улице.