Том 1. Повести и рассказы. Записки врача

– Солнцевка наша с каждым годом все меньше дает доходу, земля заложена-перезаложена, нечем даже заплатить проценты в банк. Только и оставалось папе, что поступить на должность. А ехать приходится в Пожарск за двести верст. Отпуск бог весть когда дадут, живи там один-одинешенек… И как ему самому не хочется ехать! Вчера он говорил мне: «Уеду я в Пожарск, – когда я опять увижу мою Шурку, ее глазки и ласки?» И в рифму так: «глазки – ласки»… – слабо улыбнулась она.

– Мамочка, да зачем же ехать папе? – быстро и умоляюще возразила Лиза. – Ну, ты говоришь, что мало денег. Так мы можем есть черный хлеб, а не белый. Потом: зачем у нас пирожное? Ведь можно и без пирожного очень хорошо… Все эти деньги и можно копить, и тогда папе совсем не нужно ехать.

– Все это мало поможет… Вот теперь ты в гимназию поступаешь, Мите через три года уж ехать в университет. А там Шура подрастет. На все нужны деньги, деньги… С пирожного тут не много выгадаешь.

Мама задумалась. Старшая сестра Катя шила на машине. Мерный стук колеса одиноко раздавался в зале, не мешаясь с шумом дождя и ветра за окном.

– Да что это он, право, все у себя в кабинете сидит?..

Василий Алексеевич, иди, голубчик, к нам! – позвала мама. – Что это в самом деле! И так всего неделька осталась, а ты все у себя сидишь за бумагами. Успеешь еще.

Папа кашлянул, поднялся и, разминаясь, вошел в зал… Сухощавое лицо его было устало, глаза, как всегда, смотрели сумрачно и озабоченно.

– Ей-богу, ведь так и не увидишь тебя совсем. Посиди с нами хоть немножко.

– Нужно было там счеты свести за июнь… А дождь-то слышишь? – все идет и идет!.. Это уж пятый день без перерыва. Совсем сопреет хлеб в поле.

– А что барометр говорит?

– Э, что барометр! – Папа безнадежно махнул рукою, сел на диван и стал закуривать папиросу. – Ну, а ты что, козявка, смотришь? – ласково обратился он к Шуре, тихо щекоча ее.

Шура поежилась и, удерживая его руку, переглянулась с Лизой.

– Папа, а что я тебе скажу!

– Ну, что ж ты мне скажешь?

– Я сказку знаю.

– Сказку? Расскажи, расскажи!

Шура с значительной улыбкою снова взглянула на Лизу. Лиза слабо вспыхнула.

– Меня Лиза научила.

– Вот как! Ну, садись ко мне, рассказывай!

Шура взобралась к папе на колени, глубоко вздохнула, еще раз переглянулась с Лизой и, улыбаясь, поправила на себе передник.

– Ну, раз были три девочки… маленькие. У двух девочек была мама, а еще одна девочка была… Как это? Знаешь, у ней не было мамы. Это называется когда без мамы девочка… это…

– Ну, сиротка называется.

– Да, сиротка. Ну, хорошо. Две девочки были нехорошие, а мама их любила…

Шура рассказывала не торопясь, с чуть заметною улыбкою на губах. Зато Лиза сильно волновалась; она не спускала с Шуры пристального взгляда и каждую минуту была готова прийти на помощь. Но у Шуры дело шло хорошо.

Папа с тихою улыбкою слушал и играл ключиком от часов.

– Ну, она танцевала, танцевала и нечаянно потеряла туфельку. Царь посмотрел – чья это туфелька? А Машечка взяла и поскорее уехала домой…

– Шура! Сандрильона! – быстро подсказала Лиза.

– Санди… лё… Шура помолчала.

– Лиза, можно, я лучше «Машечка» буду говорить? А то так трудно – «Сирдилё».

– Говори, душечка, как хочешь, это все равно, – поддержал ее папа. – Ну?

– Ну, царь взял туфельку, посмотрел… А туфелька была та-а-ка-я хорошая! Царь взял и говорит: ту девочку, которой как раз… эта девочка моя мама будет.

– Жена то есть? – улыбнулся папа.

– Да, да, жена!.. Ну, тогда солдаты по-ошли, по-ош-ли… Взяли одну девочку – знаешь, ту, злую? – а ей пальчик не как раз. Мама ей тихонько сказала: отрежь себе пальчик! Ну, хорошо. Царь приехал, посмотрел, – туфелька как раз. Вдру-уг…

Лицо Шуры озарилось торжествующей улыбкой, глаза насмешливо сузились.

– Вдруг голубочки летят! Летят, летят, крыльями махают… Все испугались: что такое? А они летят и поют:

Царь, царь, посмотри:
Кровь течет на пальчике!

Царь посмотрел, – да!.. А-а, вот как! Ну, пшел вон!..

Мы расхохотались. Шура замолчала и удивленно оглядела нас: она этого смеха совсем не ждала. Папа схватил ее и стал осыпать поцелуями.

– Ах ты, Шурка, Шурка! – хохотал он. – «Пшел вон!» – великолепно… Ха-ха-ха!

Вдруг в окно передней раздался снаружи резкий, сильный удар; стекла задребезжали в рамах. Все замолчали и переглянулись. Еще раз ударили и еще, – все чаще и сильнее.

Папа в недоумении встал.

– Что там такое?

Мы поспешно вышли в переднюю, я раскрыл окно. Влажный, холодный ветер рванулся мне в лицо; в черном мраке не было ничего видно.

– Кто там?! – испуганно крикнул я. Задыхающийся голос ответил из темноты:

– Я, барин, Алешка с мельницы! Впусти поскорей, позови старого барина!

Мы отперли дверь. Алешка вошел – бледный, растрепанный; он был бос и без шапки, намокшая рубашка липла к телу.

– Помоги, барин! Тонем!

– Как «тонем»?! В чем дело?!

– Хлещет вода через плотину, удержу нет. Городище все залило, под самую мельницу подходит, гляди сейчас избу снесет… Хозяин к тебе послал, нельзя ли ребят ваших на подмогу… Что только делается!

– Господи ты мой боже! – Мама в ужасе перекрестилась.