Том 2. Повести и рассказы

— Вот вам, Слимак, спасибо за дочку!.. Теперь и вы пропадете, как она!..

Зоська бегом бросилась к оврагам, взобралась на холм и в зареве пожара принялась приплясывать, хлопая в ладоши.

— Горит!.. — выкрикивала она. — Горит!.. Горит!..

Слимак закружился на месте, как подстреленный зверь. Потом отяжелевшим шагом прошел в сарай, сел на колоду и закрыл руками лицо. Он и не думал спасаться от огня, видя в нем кару господню за смерть Овчажа и сиротки.

— Все мы тут пропадем! — бормотал он.

Оба строения уже пылали, как огненные столбы; несмотря на мороз, в сарае становилось жарко и во дворе уже начал подтаивать снег, когда из колонии Хаммера донеслись крики и конский топот. Это немцы спешили на помощь.

Через минуту во дворе засуетились батраки, бабы и дети с ведрами и баграми; прикатили даже ручной насос и, построившись в две шеренги, принялись под командой Фрица Хаммера разбирать стены и заливать пожар. Они шли в огонь, словно в пляс, смеясь и обгоняя друг друга; мужчины — кто посмелей — полезли с топорами на ригу, местами еще не охваченную пламенем; бабы и дети носили воду с реки.

На холме снова показалась Зоська.

— Все равно пропадете, хоть и помогут вам немцы!.. — кричала она Слимаку, грозя кулаком.

— Кто это?.. Что такое?.. Держи ее!.. — загудели колонисты.

Двое из них взбежали на холм, но Зоська уже скрылась в оврагах.

Фриц Хаммер подошел к Слимаку.

— Подожгли у вас? — спросил он.

— Подожгли, — ответил мужик.

— Эта вот? — И Фриц показал рукой на холм.

— Она самая.

— Ну, не лучше ли было продать нам землю?.. — помолчав, сказал Фриц.

Мужик понурил голову, но ничего не ответил.

Несмотря на принятые меры, рига сгорела; часть хаты все же удалось отстоять. Одни колонисты еще заливали водой пожарище, другие окружили Слимака и его больную жену.

— Куда же вы теперь денетесь? — снова заговорил Фриц.

— Будем жить в конюшне, — ответил мужик.

Немки зашептались между собой о том, чтобы взять их на ферму, но колонисты качали головами и говорили, что болезнь Слимаковой может оказаться заразной. Фриц поспешил присоединиться к их мнению и приказал перенести больную в конюшню.

— Мы вам пришлем, — сказал Фриц, — все, что нужно, а там видно будет…

— Спаси вас господь, — ответил Слимак, кланяясь ему в ноги.

Колонисты начали расходиться. Одну из баб Фриц оставил подле больной, велел кому-то из батраков привезти соломы для погорельцев, а Герману шепнул, чтобы он немедленно ехал в Волю, к мельнику Кнапу.

— Сегодня, видно, заключим с ним сделку, — сказал он Герману. — Давно пора!..

— Если б не это, — Герман мотнул головой, показывая на пепелище, — нам бы не продержаться до весны.

Фриц выругался. Однако со Слимаком он простился дружелюбно и, заметив, что жена его плоха, посоветовал вызвать фельдшера. Наклонившись над больной, он сказал:

— Она совсем без памяти…

Вдруг Слимакова, не открывая глаз, неожиданно твердо проговорила:

— Ага… без памяти… без памяти!..

Фриц отшатнулся, видимо смутившись, но тотчас шепнул:

— Бредит!.. У нее жар…

Пожав руку Слимаку, он отправился вслед за остальными в колонию.

Был уже день, когда из колонии привезли солому, каравай хлеба и бутылку молока, а Слимак все еще расхаживал по двору, где стлался едкий дым пожарища. Бессильно повисшие руки его сплелись в отчаянии, а он все ходил, смотрел, упиваясь горечью страдания. Вот под навесом валяются табуретка и лавка. Сколько им лет!.. Он сиживал на них еще ребенком и не раз ножиком вырезал на них какие-то метки и крестики… Да, эти самые… А вот сундук… ключ еще торчит в замке. Мужик отомкнул его, достал маленький мешочек с серебром, потом мешочек побольше с бумажными деньгами и спрятал их в углу конюшни, под сухим навозом. Покончив с этим делом, он снова впал в апатию и снова стал бродить по двору. Вот в куче пепла дымятся почерневшие бревна. Тут была рига, урожай целого года! Рядом лежит Бурек; его уже начали клевать вороны, и из-под желтой шерсти вылезли ребра. А вот его хата — без окон, без дверей, без крыши; одна лишь труба торчит среди закопченных стен.

«Низкая какая хата, а труба высокая!..» — удивлялся Слимак.

Он отвернулся и поднялся на холм: ему казалось, что в эту минуту о нем говорят в деревне, может быть даже спешат ему на помощь. Но из деревни никто не шел; на безбрежной белой пелене не было ни души, лишь кое-где между деревьями светились огни в хатах.

— Завтрак готовят, — пробормотал про себя мужик.

Минутами в его усталом мозгу воскресали знакомые образы; он грезил наяву. Вот снова весна, Слимак боронует овес. Впереди, обмахиваясь хвостами, идут его гнедые, над ним чирикают воробьи, где-то рядом Стасек смотрится в реку, а вдали баринов шурин скачет верхом на лошади, с которой не может сладить. Из-под моста, где жена стирает белье, доносится стук валька, в огороде горланит Ендрек, а Магда из хаты кричит ему что-то в ответ…