Том 9. Хлеб. Разбойники. Рассказы

«Земской барышней» оказалась Устенька, которая приехала с какими-то молодыми людьми устраивать в Суслоне столовую для голодающих. Мельник Ермилыч в качестве земского гласного помогал. Он уже целое трехлетие «служил» в земстве и лез из кожи, чтобы чем-нибудь выдвинуться. Конечно, он поступал во всем, руководствуясь советами Замараева.

Появление скитского старца в голодной столовой произвело известную сенсацию. Молодые люди приняли Михея Зотыча за голодающего, пока его не узнала Устенька.

— Михей Зотыч, как вы-то сюда попали? — удивлялась она, здороваясь со стариком.

— А мимо ехал, красавица. Ехал, да и заехал. Эти молодцы-то поповичи будут?

— Нет, студенты. Сами приехали. Вот двое фельдшерами будут, а другие так, помогать.

— Так, так… Дай бог. А я думал, поповичи, потому бойки больно.

Как раз в этот момент подвернулся Ермилыч, одетый уже по-городскому — в «спинжак», в крахмальную сорочку и штаны навыпуск.

— А, Михею Зотычу, сорок одно с кисточкой! — бойко поздоровался он.

— Здравствуй, здравствуй, миленький.

— Завернул поглядеть, как мы будем народ кормить? Все, брат, земство орудует… От казны способие выхлопотали, от партикулярных лиц имеем тоже. Как же!.. Теперь вот здесь будем кормить, а там деньгами.

— Так, так… От денег-то народ и в раззор пошел, а вы ему еще денег суете. От ваших денег и голод.

— Как же это так, Михей Зотыч? — смутился Ермилыч.

— А вот так… Ты подумай-ка своим-то умом. Жили раньше без денег и не голодали, а как узнали мужички, какие-такие деньги бывают, — ну, и вышел голод. Ну, теперь-то понял?

Ермилыч только чесал в затылке, а Михей Зотыч хлопнул его по плечу и вышел.

III

Вернувшись домой, Михей Зотыч опять должен был каяться в «скором слове», а честной отец Анфим опять началил его.

— Это он тебя подтыкает на скорые-то слова, Михей Зотыч… Мирское у тебя на уме. А ты думай про себя, что хуже ты всех, — вот ему и нечего будет с тобой делать. А как ты погордился, он и проскочит.

— Не могу я умирить себя. Даве это меня Ермилыч ушиб… Все у них деньги на уме.

— Расширился, оказывают, Ермилыч-то… В рост деньги дает мужикам, а сам все за бесценок скупает. Ему несут со всех сторон, а он берет… Тоже ремесло незавидное. Да еще хвалится: я, грит, всех вас кормлю.

— Не к добру распыхался.

Из Суслона скитники поехали вниз по Ключевой. Михей Зотыч хотел посмотреть, что делается в богатых селах. Везде было то же уныние, как и в Суслоне. Народ потерял голову. Из-под Заполья вверх по Ключевой быстро шел голодный тиф. По дороге попадались бесцельно бродившие по уезду мужики, — все равно работы нигде не было, а дома сидеть не у чего. Более малодушные уходили из дому, куда глаза глядят, чтобы только не видеть голодавшие семьи.

За Суслоном рассажались по Ключевой такие села, как Роньжа, Заево, Бакланиха. Некоторые избы уже пустовали, — семьи разбрелись, как после пожара. Михей Зотыч купил муки у попа Макара и раздавал фунтами и просто пригоршнями. Бабы так и рвали с причитаньем и плачем.

Когда старцы уже подъезжали к Жулановскому плесу, их нагнал Ермилыч, кативший на паре своих собственных лошадей. Дорожная кошевка и вся упряжка были сделаны на купеческую руку, а сам Ермилыч сидел в енотовой шубе и бобровой шапке. Он что-то крикнул старикам и махнул рукой, обгоняя их.

— Ко мне заезжайте, старички! — донеслось уже издали.

— Ловко катается, — заметил Анфим. — В Суслоне оказывали, что он ездит на своих, а с земства получает прогоны. Чиновник тоже. Теперь с попом Макаром дружит… Тот тоже хорош: хлеба большие тысячи лежат, а он цену выжидает. Злобятся мужички-то на попа-то… И куда, подумаешь, копит, — один, как перст.

— Вот и ты осудил, — поймал его Михей Зотыч. — Хоша он и не наш поп, а все-таки на нем сан… Взыск-то с тебя вдвое.

— И то согрешил, Михей Зотыч… Согрешил, родимый. Народ-то болтает, — ну, и я за другими.

— А ты подержи язык-то за зубами. Заедем, што ли, к Ермилычу на мельницу? Надо на него поглядеть дома-то.

— И то завернем. Коня хоть покормим.

Мельница Ермилыча была уже в виду, когда навстречу скитникам попал скакавший без шапки мужик.

— Ох, не ладно, родимые! — крикнул он на скаку. — В Суслон… в волость… Ох, не ладно!

Подъезжая уже к самой мельнице, скитники заметили медленно расходившуюся толпу. У крыльца дома стояла взмыленная пара, а сам Ермилыч лежал на снегу, раскинув руки. Снег был утоптан и покрыт кровяными пятнами.

— Ох, не ладно! — повторил Анфим слова скакавшего мужика.

Остановив сани, скитники подошли к убитому, который еще хрипел. Вся голова у него была залита кровью, а один глаз выскочил из орбиты. Картина была ужасная. На крыльце дома показался кучер и начал делать скитникам какие-то таинственные знаки. Начинавшая расходиться толпа опять повернула к месту убийства.

— Уезжайте подобру-поздорову! — уже крикнул кучер. — Расстервенился народ.

— Ну, нас-то это не касаемо, — спокойно ответил Михей Зотыч. — Кто сделал, тот и ответ даст.

Толпа все надвигалась. Послышался чей-то одинокий голос:

— Ребята, да ведь это старичонко с Прорыва!