Трень-брень

Ольга растерянно оглянулась.

По улице шагал гражданин с портфелем. Он был высокий и пестрый, в костюме из синтетической ткани. Еще на нем была шляпа и макинтош. Макинтош этот переливался, менял окраску из серо-зеленой в синеватую и фиолетовую, как спина жука-скарабея. Гражданин высоко держал голову, смотрел на всех окружающих пристально и снисходительно.

Поколебавшись немного, Ольга догнала его.

– Извините, пожалуйста.

– Ты меня, девочка? – спросил гражданин.

– Ага. Извините, пожалуйста, я всегда слышала, что в вашем городе очень вежливые люди. Я тоже родилась здесь, и всегда гордилась, и всегда старалась…

Гражданин опустил голову, он как будто нацелился в Ольгино рыжее темя.

– К сожалению, вежливых осталось мало. Вежливые в войну вымерли.

– Шутите, – сказала Ольга.

– Шучу, – сказал гражданин. – Я часто шучу. Шутка – признак здоровья.

Ольга подумала и потом спросила со вздохом:

– Скажите, пожалуйста, мои волосы в самом деле такие противные?

– Это тебе очень важно? – спросил гражданин.

– Очень.

Гражданин откинул голову. Потрогал Ольгины волосы пальцами сквозь перчатку.

– По-моему, в самый раз, – сказал он. – Элегантно. Может быть, несколько смело. Вот эта прядка над виском вроде бы что-то не так. Если ее пригладить, то в основном, я полагаю…

Ольга перебила его:

– Я про цвет.

Гражданин снова помедлил, помолчал, и покашлял, и еще дальше откинул голову.

– По-моему, довольно приятный серый цвет.

– Что вы, я рыжая, – прошептала Ольга.

– Рыжая? – Гражданин торопливо погладил ее по голове. – Все равно. Извини, я дальтоник. Я не различаю краски.

– И вы никогда не видели рыжего цвета?

– Никогда.

– И вот эти листья вам кажутся серыми?

– Да… Они серые…

– И вам не страшно?

Гражданин изумился, обиделся даже.

– Страшно? Напротив. Мне лично кажется нелепым и нездоровым все видеть в различном цвете. Это, знаешь ли, раздражает. Я лично думаю, что все нервные заболевания у нас происходят от пестроты жизни. Да, да…

– И все люди вам кажутся серыми?

– А что тут такого странного?

– Я еще не умею сказать, что именно… Но если подняться вверх и глянуть на людей сверху, то покажется вдруг, что это не люди, а булыжная мостовая.

– Ты говоришь по-детски, – сказал дальтоник. – Запомни: люди – наше богатство. – И он пошел, подняв голову, с достоинством и спокойствием человека, выполнившего свой долг.

Ольга постояла немного, раздумывая, потом догнала его.

– Скажите, где дом шестнадцать?

– Дом шестнадцать? – Гражданин оглядел весь порядок домов. – Видишь, вон тот, темно-серый. Там во дворе дом шестнадцать.

Ольга головой покрутила. Развела руками.

– Темно-серый? Но на этой улице нет темно-серых домов. Здесь все дома разноцветные. Я сразу заметила: это разноцветный город, только очень поблекший.

Дома от Ольгиных слов приосанились, повели плечами, гордо грудь выпятили.

Стояли дома очень тесно друг к другу, и, боясь, что полопается штукатурка, они проделали эти движения мысленно.

– Да, да, – повторила Ольга. – Это очень разноцветный город. Даже смешно, что кому-то он кажется серым.

Из подворотни снова вышла девчонка с черными волосами.

– Шубу напялила и дурочку корчит. Тоже мне… Вон красный дом, видишь? Заваливайся во двор, там дом шестнадцать. Недотепа рыжая. Периферия.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Ольга вошла во двор. Переступила границу солнца и будто вспыхнула.

Двор залит солнцем до самых крыш. Темная, почти черная подворотня в стене. Вечная тень осела на ее сводах сыростью. Двор вымощен камнем брусчаткой, – розовым и сиреневым. Камни хорошо прогреваются и тепло свое отдают с легкостью. Между ними свежая, как в июне, трава. Каменная скамейка и каменная треснувшая ваза. В вазе красные астры.

Во дворе было пусто, тихо было. Воробьи добывали свой незаметный корм. Ослабевшие лепестки астр лежали на камнях красными каплями.

И вот в этой теплой тиши раздался вопль:

– Руки вверх! – С дерева, роняя листья и деревянные пистолеты, свалился четвероклассник Аркашка. – Р-руки вверх, говорю!

Ольга положила на скамейку портфель, прислонила к вазе рюкзак, подняла руки.

– Долго держать?

Аркашка обошел вокруг, ткнул Ольгу деревянным своим пистолетом.

– Не дрожи в локтях, – приказал он. – От страха дрожишь?

– Зачем от страха? Смешное ведь не бывает страшным.

Аркашка посмотрела на нее косо. Сказал:

– Обожди пока, не уходи. – Отвернулся, вытащил зеркальце и, глядя в него, скорчил совершенно свирепую рожу. – Ну, а теперь?

– Еще смешнее. – Ольга засмеялась, села на скамейку. – Ты умеешь ушами двигать? У нас в школе мальчишка был, сильно двигал. Еще он умел животом говорить.

Аркашка наставил на Ольгу все свои пистолеты.

– Встань! И не трать слова понапрасну. Они у тебя последние. Ты меня рассказами не разжалобишь. Р-руки вверх.

Ольга встала, чем привела Аркашку в некоторое замешательство.

– Ты слишком серьезно кричишь, – сказала она. – Это уже не смешно. Убери, пожалуйста, свои дурацкие пистолеты. Не тычь в лицо.

– Не испугалась, скажешь? Так… – Аркашка заткнул свои пистолеты за пояс. Выхватил из-за пазухи рогатку. – Руки вверх! Застрелю, не моргну.

Ольга взяла портфель.