Третий выстрел

Нет, ничего. То есть, когда ты попал ко мне в кибуц… Тебе только-только исполнилось девятнадцать. А мне уже было 27, и я жила с Натаном. Фаня снова всмотрелась в лицо полковника. Значит, теперь ему 45. А мне — уже 53. Пятьдесят три… Странная цифра, она никогда не воспринимала ее как возраст, внутри она была все та же двадцатисемилетняя девица, прошедшая огонь и воду, навоевавшаяся и настрадавшаяся, но готовая снова воевать и страдать. Разве что теперь глаза стали хуже видеть, да ноги отекают. Интересно, неужели она до сих пор может кому-то казаться привлекательной? Но вот же он! Он же не квартиранткой предлагает ей быть, понятное дело. А разница в возрасте… 27 и 19 — это разрыв поколений, а 45 и 53 — как бы ровесники. Хотя нет, какие ровесники. Она старше, а женщины стареют быстрее и страшнее. Все вокруг будут думать, что она не жена, а мать этого красивого полковника. Не дай бог, конечно, такого позора.

— И как ты себе представляешь наше с тобой совместное проживание?

— Очень просто, — видно было, что Аврум предложил это не просто так, готовился, значит, продумал заранее. И, похоже, совсем не случайно остановился сегодня возле нее на остановке автобуса. — Я буду делать все, что положено мужчине… Воевать, — заторопился он, опасаясь, что Фаня его не так поймет. — Работать по дому, заботиться о тебе, приносить деньги.

— А я, значит, буду делать все, что положено женщине: стирать белье, готовить еду и мыть полы? И еще немножко работать в банке? Знаешь, полы я уже мыла когда-то.

— Ты неправильно поняла. Я сделаю все, чтобы ты жила спокойно и по возможности счастливо. Но главное — спокойно. Спать со мной необязательно, если ты об этом.

Надо же, решился все-таки.

— Захочешь — я буду рад. Не захочешь — ну так я дольше терпел и еще потерплю. В квартире три комнаты. Места нам хватит. Как скажешь.

Фаня, не будь дурой, сказала она себе. Судьба дает тебе шанс. Да, та самая судьба и тот самый шанс. Неожиданно, конечно. Но и одной, прямо скажем, не сладко. Что значит «не сладко»? Паршиво! Тоскливо. А Аврум — старый товарищ, проверенный. И раз уж он столько лет ее любит, почему снова, как в юности, не ринуться в омут головой? Спать с ним? Ну так спать. Что она теряет-то?

— Ну что, — сказала она после приличной моменту паузы. — Давай собирать вещи.

— И вы вот так вот сразу согласились и поехали к нему? — ахнула я. — Ничего себе.

— А то ты не поняла еще, какая я авантюристка, — усмехнулась старушка. — Плесни-ка еще вот этого в чаек.

— Вам хватит, Фаня. А то случись какая история — и я не дослушаю ваши рассказы. А мне интересно!

— Собственно, и рассказов больше никаких нет. Это все.

— Как это все?

— Так все. Знаешь, для нас, женщин, самое мудрое — позволять себя любить. И я Авруму это позволила. Он был счастлив, а я прожила с ним двадцать семь самых спокойных лет в моей жизни. Хотя, где там «спокойных». «Спокойных» совсем не в том смысле, с этими военными покоя не жди. Вечный страх за него, когда места себе не находишь, пока его нет дома. А потом добавляется страх за внуков, которые в армии. А потом страх за них, когда они вырастают и думают, что стали самостоятельными, но продолжают делать очевидные глупости. Вообще, страх за близких — это главное чувство старого человека. Всю жизнь боишься и беспокоишься за других. Зато они при этом про тебя не думают вовсе и продолжают делать эти очевидные тебе глупости, мало того, считают их самым важным и необходимым в своей судьбе. А потом начинают волноваться уже за своих детей и внуков. И ничего с этим не поделать. Вековой порядок.

— Томер тоже делал глупости?

Фаня внимательно на меня посмотрела, покачала головой.

— А чем Томер хуже других? Конечно, делал.

— Какие, например? — осторожно спросила я.

— Налей-ка, налей. Таня, не дури. Ничего страшного не случится, неужели ты еще не поняла, что я вам всем сто очков вперед дам? — и протянула мне свою чашку.

Ладно, гулять так гулять. Плеснула чуть-чуть. Фаня отпила, почмокала губами от удовольствия, аккуратно поставила чашку на поднос.

— Знаешь, когда я стала выпивать? Не то, чтобы алкоголизм или там пьянство — а просто выпивать, чтобы немного привести себя в порядок? Немного притупить мысли, чувства, чтобы не было так остро, или, наоборот, все обострить? Я у Махно в армии не сказать, чтобы прямо пила, хотя самогон там лился — будь здоров! На войне всегда так, алкоголь помогает не бояться, но не бояться за себя, а не за других. Я не пила, когда проводили акции возмездия против арабов — просто не нужно было, не было такой потребности отключить чувства и преодолеть страх. Я не пила даже когда Михаль ушла на войну, глупая маленькая девочка, плохо понимающая, что такое жизнь и еле умеющая стрелять. А когда поняла, что без крепкого не обойтись, то помню месяц и день — октябрь 1973. Томер был в армии и уже должен был демобилизоваться, но началась война. Справиться со страхом я уже не могла. Все три года, что он служил. Тяжелые были годы без всякой войны. А уж когда началось…

— А Эран?