Тридцать семь

Я утром удивлюсь, открыв глаза,
Внезапно оказаться в мире новом.
Прислушиваясь к тихим голосам
В объятиях спокойствия лесного.

Когда уже не нужно за собой
Недобрые ловить чужие взгляды.
Когда сменяющийся ритм любой
Периферийным зрением не надо

Распознавать, едва произойдет,
Предвосхищать, как в шахматном сраженье.
И понимать, что больше не гнетёт
Мгновенное отсутствие движенья.

Когда не нужно всячески хитрить,
Во лжи потребности гнетущей нету.
Когда не тянет нервно закурить
Последнюю сухую сигарету.

Когда не нужно забегать вперед,
Ждать, затаясь, пропитываясь потом,
И уповать, что кто-то не прервёт
Большую многолетнюю работу.

Но что-то в этом беспокойстве есть,
Источнике неистребимой боли.
Мой мир, питающий движенье здесь —
Асфальтово-бетонный мегаполис.

Спросив себя, опять сюда вернусь
Слегка уставшим, но готовым к бою.
И со всего размаха окунусь
В безумный бег из мнимого покоя.

Сегодня я минуты тороплю.
И в их потоке бурном существуя,
Я в том лишь мире беззаботно сплю.
Но только снится мне, как здесь живу я.

25.5.2002 г.

Одна Великая цель

посвящается моей жене

Мои глаза сухи, но речь дрожит.
Едва видны написанные строки.
Теряет смысл необходимость жить,
Лишенная его в самом истоке.

Истерзанная женская душа,
Незнающая трепетного счастья
Носить под своим сердцем малыша,
Быть существом всем малой его частью.

Застигнутые страшною бедой,
Десятки тысяч пар в минуты эти,
Как мы с женой, остались на пустой,
Никем необитаемой планете.

Их не тревожат бури и шторма,
Их ураганы с шатких ног не сдуют.
Безжизненны сегодня их дома.
И вынужденно детские пустуют.

Вдруг просочится слабый, но живой
Веселый гомон детворы шумящей.
Но давит свод небес над головой,
Не позволяя сердцу биться чаще.

И будет жизнь теперь подчинена
У них двоих одной великой цели.
Но как же далека от них она!