Тринадцатый двор

— Да, все мы её проморгали, и уже ничего не вернуть. Это в семьях интеллигентских — сплошь и рядом. Помню, жил у дядьки, в порядке вещей было, когда он, старый муж. сидя за трофейным роялем и аккомпанируя себе, напевал песни на стихи Исаковского: «Хотел сказать, встречай, Прасковья, героя мужа своего» и так далее. А его молодая жена разгуливала по комнате площадью сорок метров, потолки — черты сорок, в шёлковом халате на голое тело. А то взгромоздится на никелированную спинку большой железной кровати, довольно высокую спинку, и делает вид, что читает книгу. Волосы у неё были густые, чёрные, с отливом в синеву. И вот сидит эдакая птица диковинная, от медленно поворачивающегося абажура цвет лица её становится то жёлтым, то оранжевым. А за её спиной, в облаках папиросного дыма, как в тумане. за чёрным роялем серый профиль сутулого старика. Я ей говорил: «Был бы художником, изобразил бы тебя богиней Венерой». А она мне тихо, доверительно: «Я — твоя. Можешь делать со мной всё, что пожелаешь». И смотрела так… Словами не передать. С какой-то щемящей душу надеждой. И такая она была красивая, и настолько тосковала по ласке мужской, а я струсил. И все мы такие. А дезертир не поленился. Взял шланг и прочистил трубу. А нам остаётся только слюньки утирать и облизываться. Ладно. Спи. Утро вечера мудренее, — закончил Василий свою многословную речь. — Пойду к Нинке, не домой же возвращаться. Жене соврал, что срочно на дежурство вызвали.

Глава 10 Юра, Лев Львович и Миша Профессор

Ночью с первого на второе сентября Георгий возвращался домой. Посигналила машина, припаркованная у его подъезда. В ней находился Лев Ласкин предложивший Юре искупаться.

— В Москве-реке или Сетуньке? — рассеянно спросил Грешнов.

— Совсем ты от жизни отстал. Поедем, тут недалеко.

Они проехались по уснувшему городу, как говорится, «всего ничего» и подъехали к спортивному комплексу.

Мимо этого здания Юра неоднократно ходил. Территория была огорожена, охранялась. При спортивном комплексе был открытый бассейн, волейбольная площадка с песком, похожим на манную крупу. Всё это было, как Юре казалось, для избранный, для сильных мира сего.

— И как я только не догадался, — сказал Грешнов. — Что, и это всё — твоё?

Вместо ответа последовало предложение:

— Перед бассейном давай, зайдём в душ. Негоже потными лезть в чистую воду.

— У меня… — начал было Грешнов.

— Там есть всё. В том числе и новые плавки любые. Выберешь, какие захочешь, — опередил его Ласкин.

Прислуживал им, как Юре показалось, настоящий юродивый. Человек, своим видом совершенно не подходящий окружающему их великолепию. Одет он был в полинявший, заношенный, заветренный, когда-то имевший синий цвет, рабочий халат. Обут в сандалии на босу ногу. Носил с собой швабру с тряпкой и пустое металлическое ведро.

— Пустых вёдер не боишься? — спросил Грешнов, вспоминая, как любил его друг по любому поводу плевать через левое плечо.

Ласкин понял, о чём идёт речь, вспомнил себя в те прекрасные годы и грустным голосом сказал:

— Не боюсь. При моём образе жизни, если на это внимание обращать, — он прервался и представил человека в рабочем халате. — Муж моей сестры, Михаил Каракозов. Да ты должен его помнить по пионерлагерю. Его все называли Гроссмейстером, Факиром, Профессором. Фокусы в лагере показывал, в шахматы всех обыгрывал. Он, между прочим, ещё и йогой занимается серьёзно.

— Животом гоняете волны? — спросил Юра, чтобы поддержать разговор.

— Могу и более сложные упражнения показать, — отозвался Каракозов.

Он скинул с себя рабочий халат, продемонстрировав атлетическое тело, расставил ноги широко в стороны, кисти рук сцепил за спиной «в замок», наклонился и этим самым «замком», вывернув при этом суставы, коснулся земли, что была перед ним.

Всем стало очевидно, что гимнастические упражнения не прошли для него даром, успехи были поразительные. Оказалось, Каракозов пятнадцать лет занимался растяжкой, прежде чем подобраться к тем упражнениям, которые он демонстрировал. Юра с Лёвой в юности посещали секцию дзюдо и достигли подобных результатов через полгода занятий, проделывая всё это на разминке и не возводя свою гибкость в культ.

— Задай Мише умный вопрос, — предложил Ласкин Юре, — он на всё знает ответ.

О чём говорить с человеком, которого в последний раз видел в пионерском лагере?

— По-прежнему неизвестно происхождение квазаров? — спросил Юра, внутренне улыбаясь. — Откуда они взялись?

— Да, — поддержал друга Лёва, смеясь в открытую. — Что скажешь, Профессор?

— Лично моё мнение: квазар — это свет того самого взрыва, который четырнадцать с половиной миллиардов лет назад образовал Вселенную.

— Видишь, такого не собьёшь, — хвастался родственником Ласкин. — А я, вот прочитал, что Сириус в два раза больше Солнца и печёт в двадцать четыре раза сильнее. Может такое быть?

— Вполне. Солнце — это очень маленькая звезда, она относится к классу жёлтых карликов. Одна из самых маленьких звёзд. Все остальные звёзды во много раз больше.

— Ничего себе, — удивился Лев Львович.

— Я же говорю, Солнце — карлик.