Триумвиры

— Проклятый Бибул! Я замечал не раз: чем ничтожнее человечек, тем вреднее. А Катон, преисполненный змеиной злобы, вертит Бибулом, как игрушкой…

— Я думаю — сказал Помпей, склонясь над трагедией Цезаря «Эдип», которая лежала на столе, — что Цезарь, занятый любовными делами, вовсе не думает о Бибуле… Эта Сервилия, которой он подарил жемчуга стоимостью в шесть миллионов сестерциев…

Замолчал, увидев в дверях Цезаря.

— Вот и вы, — друзья! — вскричал хозяин. — Какие добрые боги привели вас ко мне? А я спал и видел странный сон: будто Катон и Бибул ехали на ослах, сидя задом наперед, а мы, триумвиры, Стояли у базилики и бросали в них камнями…

— Твой тон, Цезарь, предвещает поражение противников! — вскричал Красе — И мы желаем обсудить, как обуздать их общими силами!

— Будьте утром ни форуме и, когда я обращусь к вам, поддержите меня. Первый удар, который мы нанесем сенату, удивит весь Рим…

Время- до утра они провели в таблинуме, беседуя о борьбе с аристократией.

— В наших руках все, — говорил Цезарь, — и магистратуры, и войска, и посольства, и эрарий Сатурна. Мы не должны допускать никаких государственных мероприятий, неугодных кому-либо из триумвиров.

— Мысль хороша, — согласился Помпей, — но всадники, к которым принадлежу и я, не должны быть обижены. Если нам удастся распределить богатства аристократии, то положение сословий изменится..

— Этот вопрос мы обсудим, — уклончиво ответил Цезарь, — но не прежде, чем разделим между тобой власть и получим в управление провинции.

Красс встал.

— Я распоряжусь, Гай Юлий, созвать сенат и народ, от твоего имени. И тогда увидим, — угрожающе прибавил он, — осмелятся ли отцы государства противостоять нам?

Рим был охвачен ужасом. Три мужа, которых все считали врагами, примирились и, действуя сообща, вынудили сенат уступить силе: аграрный закон был принят с оговоркой, что сенаторы дадут клятву верно соблюдать его.

А затем посыпались, как из рога изобилия, новые законы: об управлении Цезарем Цизальпинской Галлией и Иллирией в течение пяти лет (он получал три легиона); о признании египетского царя Птолемея Авлета другом римского, народа (шесть тысяч талантов триумвиры поделили между собою); об уменьшений откупов, просимом публиканами; об утверждении распоряжений Помпея, сделанных в бытность его в Азии.

Красс был доволен: partes азийских налогов поднялись, и можно было рассчитывать на большую прибыль. Целые дни хлопотал он в базиликах, бегал по городу, встречался с негоциаторами, и сделки следовали одна за другою.

Решив закрепить союз с Помпеем, Цезарь предложил ему в жены свою дочь.Юлию, двадцатитрехлетнюю красавицу, которая была обручена с Сервилием Цепионом. Юлия и Цепион любили друг друга и мечтали о счастливой жизни, но Цезарь, идя к власти, пренебрегал сердечными влечениями, как своими, так и дочерними; родство же с Помпеем должно было усилить влияние Цезаря среди всадников и на Востоке.

После свадьбы дочери он выступил со вторым аграрным законом об ассигнации кампанских земель между бедными гражданами, обремененными большими семьями.,

— Я наношу беспощадные удары сенату, — говорил он Крассу, обедая у него. — Государство, получавшее доходы с Кампании, обеднеет, и аристократы, которые пользовались этими деньгами для своих личных целей не смогут черпать их из эрария.

Когда беседа коснулась Помпея, Цезарь сказал, притворно вздохнув:

— Как жаль, что я не могу породниться и с тобой, дорогой Марк!

Красс положил ему руку на плечо:

— Мы, Цезарь, породнились душами, а это важнее телесных уз. Конечно, отношения твои с Помпеем должны быть сердечнее, чем со мной, но помни, Цезарь, что я истинно к тебе расположен, несмотря на злые слухи, распространяемые в обществе О твоих отношениях к моей жене.

— Это ложь! — вскричал Цезарь — Враги не Щадят нас: разве они не называют меня женой Помпея?..

— Знаю. И потому я не верю грязным сплетням, распространяемым подлецами.

XXXVII

В доме Цицерона собирались друзья и аристократы: Лукулл, Варрон, Фигул, Скавр, пасынок Суллы, Корнелий Непот, Лукреций Кар и Теренция, Жена Цицерона. Беседа о смерти Росция вызвала грусть на лицах гостей. Цицерон повторял с волнением, которое тщетно пытался скрыть.

— Гиспфион с величайшим изяществом.

— Да, — кивнул Ибрнелий Непот, — но скажи, Марк Туллий, не жалел ли бы ты так же своего старого учителя, строгого чудака и ворчуна?

Воспоминание об Орбилии Пуппиле вызвало улыбку на лице Цицерона:

— Когда я был мальчиком, — заговорил он, — мне очень доставалось от него. Старик сухой, придирчивый, он бил нас линейкой по ладоням, Драл за уши, ставил на колени, подсыпав гороху и еловых шишек… Я не знаю, жив ли он, но если жив, ему более ста лет… Счастливый старик! Он Помнит Гракхов, Сципиона Эмилиаиа _уНо разве можно сравнивать Росция с Пуппилом?