Трудно быть богом

Он ничего не сказал, пожал плечами и принялся набивать трубку. Мы молчали. Да, конечно, он хотел мне помочь. Нарисовать какую-то перспективу, доказать, что я не такой уж трус, а он – никакой не герой. Что мы просто два ученых и нам предложена тема, только по объективным обстоятельствам он может сейчас заняться этой темой, а я – нет. Но легче мне не стало. Потому что он уедет на Памир и будет там возиться с вайнгартеновской ревертазой, с Захаровыми феддингами, со своей заумной математикой и со всем прочим, а в него будут лупить шаровыми молниями, насылать на него привидения, приводить к нему обмороженных альпинистов, в особенности альпинисток, обрушивать на него лавины, коверкать вокруг него пространство и время, и в конце концов они-таки ухайдакают его там. Или не ухайдакают. И может быть, он установит закономерности появления шаровых молний и нашествий обмороженных альпинисток… А может быть, вообще ничего этого не будет, а будет он тихо корпеть над нашими каракулями и искать, где, в какой точке пересекаются выводы из теории М-полостей и выводы из количественного анализа культурного влияния США на Японию, и это, наверное, будет очень странная точка пересечения, и вполне возможно, что в этой точке он обнаружит ключик к пониманию всей этой зловещей механики, а может быть, и ключик к управлению ею… А я останусь дома, встречу завтра Бобку с тещей, и мы все вместе пойдем покупать книжные полки.

– Угробят они тебя там, – сказал я безнадежно.

– Не обязательно, – сказал он. – И потом, ведь я там буду не один… и не только там… и не только я…

Мы смотрели друг другу в глаза, и за толстыми стеклами очков его не было ни напряжения, ни натужного бесстрашия, ни пылающего самоотречения – одно только рыжее спокойствие и рыжая уверенность в том, что все должно быть именно так и только так.

И он ничего не говорил больше, но мне казалось, что он говорит. Торопиться некуда, говорит он. До конца света еще миллиард лет, говорит он. Можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и понимать, понимать и не сдаваться. И еще мне казалось, что он говорит: «Он умел бумагу марать под треск свечки! Ему было за что умирать у Черной речки…» И раздавалось у меня в мозгу его удовлетворенное уханье, словно уханье уэллсовского марсианина.

И я опустил глаза. Я сидел скорчившись, прижимая к животу обеими руками свою белую папку, и повторял про себя – в десятый раз, в двадцатый раз повторял про себя: «…с тех пор все тянутся передо мной глухие кривые окольные тропы…».

Леонид Филиппов БЛАГА БОГОВ, или ЧЕТЫРЕ УРОКА АТЕИЗМА

I. Рыцарь

II. Маг

III. Одиночка

IV. Ученый

Из неверной посылки – все что угодно.

Произведения, включенные в сборник, появились на свет в течение одного десятилетия – с 1963 по 1973 год. Правда, десятилетие это было не вполне обычным: за короткий срок в мире изменилось многое. В частности – писатель по имени «братья Стругацкие». Оттого столь различны эти четыре повести.

И все же писал их один и тот же автор. Что и позволяет – при вдумчивом чтении – проследить эволюцию (а то и революцию) в его взглядах. Тем более, что каждая из четырех повестей, оставаясь литературным произведением высшего класса, представляет собой еще и честное описание эксперимента, поставленного Стругацкими над своим героем. Поставленного для проверки на жизненность очередной социально-фантастической посылки.

I. В роли бога отказать

Итак, посылка первая: человек и человеческие ценности объективно выше холодных законов Истории. А значит, можно надеяться не только прожить в доставшемся тебе мире «соглядатаем» при Истории, но и воздействовать на нее. В литературном новоязе братьев Стругацких эта надежда выражается переходным глаголом «прогрессировать»: герои пытаются прогрессировать человечество. (Заметим: реальное человечество, более того, средневековое – а не идеальное сообщество коммунаров «мира Полудня».)

Опыт, поставленный в повести «Трудно быть богом», жестко показал: формула посылки не просто неверна – на самом деле все в точности наоборот. К тому же субъект и объект Эксперимента в какой-то момент меняются местами: «Уедем отсюда… Это Эксперимент надо мной, а не над ними…» Перенос из идеального мира земного «Полудня» в живую среду оказывается столь сильным воздействием, что в коммунаре просыпается вовсе не бог (да и откуда ему взяться в человеке из плоти и крови), а благородный подонок: «…Вот так бог! Озверел…»