Царь мышей

- Прошу, - царь подал гостье руку, и они неспешно проследовали по темному, полузаброшенному коридору, который неожиданно вывел их на открытую веранду с беспорядочно расставленными плетеными стульями.

Надежда по журналистской привычке начала немного издалека:

- Ваше Величество, когда живешь постоянно в одном и том же месте, то даже как бы и не замечаешь, что кругом происходит. Или нет, замечаешь, но перемены представляются естественными и закономерными. А вот если посетишь тот же город или ту же страну после долгого перерыва, то все кажется совершенно незнакомым...

- Это верно, - подхватил Дормидонт. - Я, когда царем был, раз в пять лет совершал большой объезд всего своего государства. И поверите ли, сударыня Надежда - всякий раз  будто заново знакомился!

- Ну вот, а я в Царь-Городе не была ровно год. И знаете, столь разительные перемены, что в других краях и за десять лет не увидишь... - Надежда чуть замялась - пора было переходить собственно к волнующим ее вопросам, но не хватало решимости. Вернее сказать, Надя не была готова к вопросам, способным причинить боль Дормидонту, в котором она теперь видела не бывшего царя, а бесконечно усталого одинокого человека.

Однако Дормидонт, казалось бы, сам шел навстречу этим вопросам, будто истребитель на таран:

- Я понял, к чему вы клоните, сударыня Надежда. Да, я отрекся от престола и не жалею об этом. Да, многое в стране переменилось, потому что время нуждалось в переменах.

- Но уверены ли вы, Государь, что эти перемены пошли стране во благо? - осторожно спросила Чаликова.

- Думаю, что об этом можно будет судить потом, - сказал Дормидонт. - Я-то уже, наверное, не доживу, а вы доживете и скажете, прав был я, или нет.

Надя подумала, что, пожалуй, несколько преувеличила искренность Дормидонта - он говорил словно по-писаному, словно бы...

"Неужели?.. - мелькнула в голове Чаликовой неприятная догадка. - В таком случае наш разговор теряет всякий смысл. Или нет, надо все-таки попытаться?".

- Ваше Величество, а... а уверены ли вы, что на вас, так сказать, не было оказано никакого давления, никакого влияния извне, когда вы принимали свое судьбоносное решение? - еще осторожнее, выверяя каждое слово, спросила Надя.

- Такова была наша царская воля, - совершенно спокойно, "по-писаному", ответил Дормидонт. - Впрочем, сударыня Надежда, вы вольны мне верить или не верить.

После этого Чаликовой следовало бы завершить беседу или повернуть ее на что-нибудь другое, но она не могла упустить возможности узнать ответ на волнующие ее вопросы, что называется, из первых уст. И Надежда продолжила:

- Извините, Государь, что докучаю вам своим неуемным любопытством, но все-таки: почему именно Путята? Неужели это был единственный выбор?

- Это был не единственный, но лучший выбор, - терпеливо отвечал Дормидонт. - Должен же я был кого-то за себя оставить? Прямого наследника у меня нет, а Танюшку мою вы знаете - ну какой из нее царь? А назначь я кого из своей родни, великих князей, так ведь другие обидятся, будут завидовать, злословить... А я не хочу вносить разлад в семью. Не хочу, видит Бог.

Надежда чувствовала, что царь говорит почти искренно, лишь не могла понять, чего в его словах было больше - искренности или "почти". И, не задумываясь, сказала:

- А вот господин Рыжий утверждет, будто бы вы прочили на свое место покойного князя Борислава Епифановича...

Дормидонт резко подался вперед. Кресло под ним опасно заскрипело.

- Простите, Надежда, вы не оговорились и я не ослышался - вы назвали князя Борислава покойным?

В душе кляня себя, Надя утвердительно кивнула.

- И когда это произошло?

- На днях.

- И, разумеется, не своей смертью?

Помедлив, Надя еще раз кивнула.

- И, конечно, виновного уже назначили? - все более мрачнея, не то спросил, не то припечатал Дормидонт.

- Да, злодеем и отравителем назначен известный вам боярин Андрей, - кратко ответила Чаликова. Она знала, что боярин Андрей был близким другом князя Борислава Епифановича и не без оснований считался "человеком Дормидонта", а способ, каким был отравлен Борислав, начисто исключал всякую причастность к нему боярина Андрея.

Дормидонт откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Наде показалось даже, будто он задремал. Но когда она бесшумно встала, чтобы оставить Дормидонта одного, тот открыл глаза и тихо, но внятно произнес:

- Моя вина.

* * *

Главная улица Боровихи имела вид весьма пустынный - трудно было поверить, что менее чем в версте отсюда проходит большая дорога, почти сразу за ней Загородный царский терем, да и до стольного Царь-Города рукой подать.

- Вообще-то я никогда не видел кузниц, но представлял их себе как-то иначе, - говорил Дубов своим спутникам. - А тут словно трехзвездочная гостинница - чистота, кресла, занавески... А Илья - знаете, друзья мои, кузнецов я совсем другими себе представлял!