«Имя моё — Араттарна, имя отца моего — Харатту, имя жизни моей — терпение и мука, ставшая уже камнем, которого не в силах потревожить ни быстрый бег немногих оставшихся мне часов, ни медленное и разрушительное течение будущих столетий. Этот камень, ставший при жизни моей гробницей, ныне раздавит меня и уничтожит, но будет ли от этого тяжелее моему телу и моему сердцу, которые уже раздавлены, в которых уже почти нет жизни? Стоит ли беспокоиться о камне тому, кто зашьёт меня в полотняный мешок и опустит на дно Хапи, если дух жизни покинул меня, хотя я ещё дышу, вижу горящее прямо передо мной пламя светильника и даже ощущаю прохладу, исходящую от каменных стен? О, боги, о, Амон великий, которого я люблю, хотя ты и не стоял у моей колыбели, как ещё могли вы, милостивые, облегчить мой конец, если бы не отняли у меня этот дух жизни, который заставляет фараона совершать победоносные походы и наполняет силой мышцы маленького животного, убегающего от смертельной опасности? Он был моим, он был мною, и я утратил его или, скорее, он утратил меня, выпустил из своих цепких объятий, и звезда покатилась с небес, не видимая никому, ибо уже погасла, ибо имя моё было вычеркнуто из свитков жизни в тот миг, когда возлюбленный мною повелитель отвернулся от меня, когда глаза его стали источником гнева, а не благодарности. Уста его величества Тутмоса III не изрекли смертного приговора, но рука его вознесла священный скипетр, подтверждая произнесённое другими, и рука Тутмоса-воителя обрекла меня на смерть так же легко, как когда-то возвела из ничтожества, извлекла из праха и вернула уже казавшееся утраченным навеки солнце. Но клянусь священным именем Амона, которое золотым резцом запечатлёно в моём сердце, клянусь священными водами Хапи, которые принесут мне смерть, в тот миг я увидел в его глазах не только гнев, но и боль, промелькнувшую мгновенно, как чудесный небесный сполох. Это моя награда за годы терпения и горя, горькой любви и верной службы. Да будет благословенно имя твоё, великий фараон, возлюбленный сын Амона—Ра!»